Раскол Русской Церкви в середине XVII века
Шрифт:
Уложение 1649 года «огосударствило» значительную часть церковных суда и администрации; исключением стали патриаршие владения, в которых все осталось по старому, кроме их объема. В Архангельской, Вологодской, Новгородской, Тверской областях, в Казанском и Астраханском краях, на Украине и до Крымских степей Никону принадлежало до 25.000 дворов; до него патриаршие владения включали до 10.000 дворов; в 1696 г. патриарх владел 8761 двором ([138, т.1, с. 361]). «Его собственные доходы доходили, если верить Павлу Алеппскому, до двадцати тысяч рублей в год» [89, с. 89]. Многое подарил ему, как бы извиняясь за свое «Уложение» сам царь Алексей Михайлович, противореча этим основному секуляризационному направлению своей внутренней политики. Не препятствовал царь и изданию Никоном в 1653 г. «Кормчей», в которую с целью возвеличенья патриаршей власти была введена статья о Константиновом даре (то есть о том, как имп. св. Константин подарил папе св. Сильвестру всю Италию), явно направленная против «Уложения» – см. илл.2. Возможно, до них обоих доходили слухи о том, что на Западе эта статья считается подложной (ее подложность была там окончательно доказана еще в середине XV в.; некоторые западные мыслители подозревали ее и ранее), но Никон, несомненно, верил ее подлинности и «примерял к ней» свои собственные действия. Древняя поговорка не обманывает: верится, чему хочется.
В
Устройство великолепного монастыря на Истре выдавало (или, скорее, демонстрировало) вселенские амбиции Никона, и косвенно – царя Алексея Михайловича. Его главный (Воскресенский) храм имел пять престолов для пяти патриархов; средний – для Никона. Он был задуман, как копия Иерусалимского храма Гроба Господня, и при его постройке использовалась модель Иерусалимского храма, изготовленная в Иерусалиме и привезенная в Москву Арсением Сухановым ([67, с. 47]). Этот огромный и великолепный храм, как и весь монастырь, строился под самым строгим личным контролем патриарха. За 5 лет патриаршества Никон сделал свое любимое детище – Новый Иерусалим – крупным культурным центром: собрал большую библиотеку, создал школу грамоты и ремесел для послушников и работников, наладил иконописную и резную мастерские, производство поливных изразцов и литье очень красивых колоколов. «При Никоне развитие литейного дела достигло апогея. По заказу патриарха были созданы огромные по размерам и редкие по декоративному оформлению и звучанию колокола. Например, в 1654 г. был отлит Большой Успенский колокол весом в 8 000 пудов» [139, с. 245]. «13 июля 1658 года патриарх покинул Москву и поселился в своей Воскресенской обители. Он прожил здесь более восьми лет, неотступно заботясь о церковном строении, благосостоянии созданной им самим обители, в которой находилось в 1665 году до тысячи братии, монахов и бельцов, сходившихся под начальство Никона не только со всего московского государства, но и из чужих земель» [142, с. 7]. После ссылки Никона «в заточение в Ферапонтов монастырь, Новгородской епархии», многие монастырские мастера («более тридцати человек <…> русских и иностранных») были переведены в царские мастерские [142, с. 11]. Типографии в Новом Иерусалиме, насколько известно, устроено не было, вероятно, потому, что Никон устроил ее (перевел из Польши) в Валдайском Иверском монастыре. В 1660 г. Никон «почти год оставался на Кий-острове,<…> принялся за построение каменного собора <…>, не только присматривал за ходом работ, но и помогал носить булыжник. <…Он> “ископал колодец великий из камня дикаго и на том колодезе построил церковь каменную”, <…> а поодаль деревянную кладбищенскую. <…> Крестный монастырь быстро расцвел» [320, с. 248]. Крестовоздвиженский собор был «каменным» в точном смысле слова, а не кирпичным, так как был построен «из булыжника с кирпичною скрепою» [320, с. 249]. Такая «простонародная» кладка в то время была уже очень архаичной, и обнаруживает отсутствие на постройке профессионала – зодчего. Вероятно, «проектом» собора и его возведением руководил сам Никон. Фото 3-главого собора см. [320, с. 233]; возможно, первоначально он был 5-главым. Освящен собор 2.9.1660.
«Посвящение же валдайского монастыря иконе Иверской Божией Матери было связано с возобновлением тесных контактов с Грузией <…>. В 1650 году имеретинский царь Александр <…> принес присягу на верность Алексею Михайловичу, объявив себя подданным русского царя. <…Этим> своим жестом Никон подчеркнул свой интерес к грузинской церкви и свое молитвенное общение с ней» [25, с. 162–163]. Таким образом, все три названия собственных монастырей Никона: Новый Иерусалим, Иверский и Крестный демонстрировали вселенскость его замыслов.
Эти монастыри и прочие обширные владения Никона, в которых он мог реализовать свою основную, теократическую, идею, вероятно, смягчали его горечь от «Уложения», и давали возможность радоваться тому, какое множество христианских душ он спас от власти «этой – как он говорил – проклятой книги». Царь же действовал в соответствии со своей главной программой – возвеличивать Русскую Церковь, будущую объединительницу всего православия, и, поэтому, Ее главу – патриарха; ради этого он мог и забыть на некоторое время и на некоторой части России об «Уложении» – но только на некоторое время и на некоторой части. На какой части России? – на отданной в управление лично Никону; на какое время? – только на время его патриаршества, то есть на время, в течение которого Никон, как патриарх, был необходим царю для исполнения его церковно-политических планов, то есть, как оказалось, на 6 лет.
Во время польской войны Никон – ее активный сторонник – за свой счет вооружил и выставил в поле со своих владений до 10.000 воинов (столько же выставили, по его приказанию, монастыри). Павел Алеппский писал: «Сколько тысяч войска и миллионов расхода потребовалось, и царь лично участвует в походе, который длится уже два года, а еще не открыли ни одного из казнохранилищ, но все получают от архиереев, монастырей и других» [230, № 23, с. 172]. Никон жертвовал очень большие собственные средства на расширение своих богаделен и на милостыню, в том числе заключенным в тюрьмах, нередко заходил в тюрьмы и сам, помогая осужденным и заступаясь за невинных перед судом. «Для пропитания бедных Никон устроил в Москве несколько богаделен. <…> Никто из патриархов столько не расходовал милостыни нищим и не делал пособий нуждающимся, сколько Никон. <…> Нищелюбие его простиралось до того, что он допускал убогих и неимущих в свою столовую палату за праздничные трапезы» [145, с. 574].
Еще на новгородской кафедре Никон твердо и прямолинейно боролся с народным пьянством. «С 24 марта по 7 апреля 1651 г. <при ногородском митрополите Никоне>, то есть в Великий пост и Светлую неделю, все кабаки в Новгороде были закрыты. Откупщики <…> жаловались, что из-за этого случился большой недобор. <…> Когда Никон стал патриархом, борьба за трезвость народа развернулась в масштабах всей России» [84, с. 95]. «В 1652 году были запрещены кабаки, принадлежавшие частным лицам, боярам, дворянам, жильцам и приказным <…>. “С недавнего времени, – писал Олеарий, – все частные кабаки уничтожены, так как правительство нашло, что они отвлекают народ от работы и представляют ему удобный случай пропивать заработанные деньги; теперь уже никто не получит вина на две или три копейки, шиллинг или грош”. <…> Во всех городах было сказано кабацким верным головам, и целовальникам, и откупщикам, чтобы они на 1653 год на кабаках больших запасов не припасали, потому что с этого года в городах кабаков не будет <…>. По случаю страшного пьянства, развившегося в Москве, было приказано, чтобы “в Великий пост для постного времени и со Светлой недели с кабаков кабацкого вина и пива и меду не продавали, и кабаки запечатать;” <…> В июле 1652 года был избран в патриархи Никон. 11 августа в его присутствии был в Москве собор о кабаках, и на пятый день (16 августа) была уже написана грамота в Углич, в которой царь говорил: “11 августа советовав мы с отцом своим и богомольцем святейшим патриархом Никоном, и со всем освященным собором <…> о кабаках, и указали: во всех городах, где были напред сего кабаки, быти по одному кружечному двору, а в меньших, где малолюдно, в тех селах кружечным дворам не быть. <…> Продавать вино по одной чарке одному человеку, а больше той указанной чарки одному человеку не продавать, и на кружечных дворах и близко двора питухом сидеть и питье давать (им) не велено, а ярышкам (кабацкие ярыги), и бражникам, и зернщикам на кружечном дворе не быть. По постам вина не продавать, священнический и иноческий чин на кружечный двор не пускать, и вина им не продавать; пива и меду не припасать и не продавать, а что пива и меду останется, то продать до сентября 1653 года.”» [85, с. 120–122]. То есть, через 17 дней после поставления Никона в патриархи продажа водки была ограничена чаркой на человека, монахам и духовным лицам запрещена, а в праздники и посты запрещена всем; в небольших городах оставался открытым только один питейный дом, а в деревнях они закрывались. Месяц спустя было запрещено открывать новые кабаки и предписано закрыть уже существующие в вотчинах и поместьях.
«Простой народ так падок на водку, что даже в сильные морозы пропивает, если нет денег, верхнюю одежду и шапку и более того: сапоги, чулки и рубаху и выходит из кабака или трактира в чем мать родила. Мужчины и женщины (главным образом из простонародья) проявляют большую страсть к водке, напиваясь дома и в корчмах до такой степени, что многие женщины оставляют в залог свое платье, теряют стыд и честь и открыто, как неразумные твари, предаются разврату; такая безнравственность и распущенность в прежние времена не считалась постыдной, а только потешной забавой. Но теперь, когда его величество, по настоянию патриарха, сократил число небольших и тайных питейных домов и запретил открывать их под страхом смертной казни, стало немного лучше: остались только, с разрешения его величества, открытые питейные дома с подачею пива, меда, вина и курением табака. Московиты страстные курильщики табака, который, хотя в 1634 г. и вышло строжайшее запрещение, курят тайно. <…> Никогда они не бывают так дики, невоздержаны, как на масленице, которую проводят в жратве, пьянстве и разгуле, отчего возникают непорядки и бесчинства, вплоть до убийств. Так как это происходит зимой, то можно видеть русских, напившихся до потери сознания и замерзших на дороге; <…> Невиданное зрелище являют замерзшие люди, лежащие на санях без рук, ног или головы, истерзанные волками или медведями. <…> Титул <царя> велик и доходы <царя> немалые, прежде всего с питейных домов или кабаков, из которых три новгородских ежегодно приносят девять тысяч гульденов; а так как их в Москве и во всем государстве бесчисленное множество, то из этого легко можно заключить, что доходы велики» [115, с. 163–164,175–177]. «Нет нигде на свете такого мерзкаго, отвратительнаго, повальнаго пьянства, как на Руси, а всему виною казенные кабаки. <…> Нигде, кроме Москвы не валяются, в грязи, по улицам, мужики и бабы, нигде не умирают от пьянства; <…> здесь сами же правители суть зачинщики и устроители этого зла» [121, с. 445–446].
Ясно, что запретительные царские указы 1652 г., составленные столь быстро (указы чрезвычайной для России важности, детально и заблаговременно продуманные Никоном и проведенные в жизнь с не изменявшей ему решительностью), были крайне невыгодны для государственных финансов и, следовательно, характеризовали небывало высокую степень влияния патриарха на царя. И использовал он это беспрецедентное влияние не для какой-нибудь иной цели, а именно для спасения своего народа от самого всеобщего, застарелого и гибельного порока, то есть в точном соответствии с программой боголюбцев (см. с. 23). Хотя недостаток денег в государственной казне при патриаршестве Никона был острейший.
Русскую поговорку: «пропиться до креста», можно понимать двояко: 1) пока муж не пропьет, вслед за верхней одеждой, и исподнюю рубаху, обнажив при этом нательный крест, 2) пока он не заложит владельцу водки или кабака вслед за рубахой и свой нательный крест.
Для темы моей книги важно отметить, что сразу же после его ухода в 1658 году с патриаршей кафедры тенденция борьбы с народным пьянством была, ради повышения доходов, заменена на противоположную: «Царская грамота 1659 г. наказывала: "Питухов бы с кружечных дворов не отгонять <…> искать перед прежним прибыли <то есть денежной прибыли от продажи водки, большей, чем прежде>." Даже законной жене под страхом порки запрещалось увести домой непутевого мужа, пока он не пропьется до креста» [40, с. 141]. «В 1663 году велят для пополнения казны великого государя во всех городах и пригородах, в помещиковых и вотчинниковых селах, в слободах и деревнях с 1 сентября 1664 года “кабакам и кружечным дворам быть на откупу и на вере”» [85, с. 122]. Как видим, взгляды царя и Никона на этот сверх-важный в России вопрос были прямо противоположны, и, несмотря на это, будучи патриархом, он настоял на своем. Возможно, твердая последовательность Никона в проведении крайне невыгодного для казны отрезвления русского народа была одной (не главной) из причин его ухода с кафедры в 1658 г.
Замечательно, что сведения о казенной продаже табака имеются только за 1646–1648 гг. ([138, т.2, с. 286–287]). Вероятно, свое возросшее влияние на царя Никон – с 1649 г. новгородский митрополит, с 1652 г. патриарх – использовал в том числе и для того, чтобы прекратить это кощунственное, но тоже очень доходное, лицемерие.
В каждом деле важен пример, подаваемый начальством; тем более – любимым начальством. Самоотверженно и строго боролся против пьянства и прочих безобразий «рязанский архиепископ Мисаил <…> любимец и ставленник патриарха Никона» – мученик, убитый 10.04.1656 некрещеной мордвой во время проповеди. Он же, подражая патриарху, помогал, чем мог, беднейшему населению своей епархии во время морового поветрия 1654–1655 гг. В его епархии множество народа попадало в плен в татарских набегах; он организовал выкуп пленных и «в числе самых крупных вкладчиков в эту кассу был сам Мисаил» [264, с. 109–121].