Расколотое королевство
Шрифт:
— Он выживет? — спросил я.
Священник медлил с ответом, и я было подумал, что он не услышал меня. Он сидел на краю ручья, опустив обе руки в его прозрачные воды и отирал от крови одну из тряпиц, которую мы использовали при операции.
— Отец?
Он плеснул воды в лицо и, щурясь на солнце, встал.
— Один Бог ведает, — произнес он с торжественным выражением лица. — Я сделал все, что мог, но трудно сказать наперед. Некоторые раненые выживают, другие умирают. Я закрыл рану и остановил кровотечение, но многое зависит от степени повреждения его внутренностей, а тут я ничем не могу
Именно это я и ожидал услышать, но его слова не обнадежили меня. Я вздрогнул, словно от холода. Я знал, что он был всего-навсего честен со мной, но все же думал, что человек Церкви постарается предложить некоторое утешение, дать надежду на спасение.
Вероятно, он догадался о моих мыслях, потому что быстро добавил:
— Я могу только сказать, что он очень силен. Большинство мужчин не смогли бы терпеть такую боль и сразу впали бы в беспамятство, но он держался почти до конца. Если Бог дарует ему такую же силу в ближайшие несколько дней, у него будет хороший шанс выжить.
— А что нам делать все это время?
— Лучшее, что все мы можем сделать, это молиться, — сказал отец Эрхембальд. — А теперь мне нужно приготовить ему припарку для раны. Швы предотвратят дальнейшее кровотечение, но от нагноения не спасут.
— Позвольте мне помочь, — предложил я.
— Вы ничем не сможете помочь, милорд, разве что попросите крестьян не беспокоить меня. Я знаю, что жители деревни испуганы, но у меня сейчас нет времени говорить с ними.
Действительно, я заметил группу мужчин и женщин, собравшихся перед церковью и взволнованно поглядывавших в нашу сторону. Они хотели знать, что произошло.
— Я все сделаю, — сказал я.
— В таком случае, прошу извинить, но я должен идти.
Он поспешил обратно, оставив меня смотреть на текущую воду. Я наблюдал, как над тканью, которую он прижал камнем и оставил на дне ручья поднимались розовые усики, тянулись вслед за бегущей водой, скручивались друг с другом в маленьких водоворотах.
Наверно, я сидел на берегу не один, потому что в скором времени почувствовал на моем плече теплую руку, повернулся и увидел Роберта.
— Мне очень жаль, что так получилось с твоим англичанином, — сказал он. — Ты хорошо его знаешь?
Лучше, чем большинство местных жителей, подумал я.
— Он мой конюх, — сказал я. — Самый способный объездчик из всех, кого я знал, и хороший друг.
— Он выживет, Танкред. Я уверен.
Он пытался приободрить меня, но после слов отца Эрхембальда мои уши были глухи к его словам.
— Вы не можете этого знать, милорд.
— Нет, — вздохнул он после короткого молчания. — Не могу.
— Сегодня по дороге в Эрнфорд вы не заметили никаких признаков вражеских лазутчиков?
— Нет, — ответил он. — Но это не значит, что их там не было. Они могли сбежать при нашем приближении.
Это было вполне возможно. Если они пришли небольшой группой, то легко могли спрятаться.
— Я возьму дюжину всадников, чтобы проверить окрестности, — сказал Роберт, угрюмо глядя в сторону леса. — Если враги рядом, мы их найдем.
Не то, чтобы я сомневался, но те, кто напали на конюха, Понса и Турольда, уже давно сбежали, и у Роберта было слишком мало шансов догнать их.
Однако, когда он дал команду своим рыцарям, и они снова начали седлать коней, у меня снова возникло тревожное ощущение, что Бартвалд прав, что где-то за Валом Оффы в валлийских дебрях собираются неведомые нам силы. Как орлы, кружащие высоко над головами, они наблюдают, выжидая момент, когда смогут камнем пасть в английские долины и застать своих жертв врасплох.
Чтобы напасть снова и на этот раз убить.
Мои сомнения были подтверждены, когда Роберт вернулся со своими людьми несколько часов спустя. Уже сгущались сумерки, и я сидел у огня в своем зале, после того, как потратил большую часть дня, чтобы успокоить мужчин и женщин Эрнфорда. Они видели, что случилось с Эддой и теперь опасались за собственные жизни, а также за детей.
На некоторое время ко мне присоединилась Леофрун, чтобы попытаться развеять мое мрачное настроение, и я был благодарен ей за ее присутствие и усилия, хоть и безуспешные. Теперь она ушла в нашу комнату, а я остался один. Я сидел на табурете перед горящим очагом, проводя точильным камнем вдоль лезвия моего старого ножа, не потому что он нуждался в заточке, а оттого, что я не знал, чем еще занять руки. Этот нож дал мне мой первый сеньор, когда я в возрасте тринадцати лет поступил к нему на службу. После многочисленных заточек клинок утратил часть своего веса, и был уже не так хорошо сбалансирован для боевого ножа, но я не мог заставить себя расстаться с ним, и потому он всегда висел в ножнах у меня на поясе.
Я поднес лезвие ближе к огню и попытался разглядеть возможные вмятины в металле, когда дверь зала широко распахнулась, и с потоком холодного воздуха внутрь шагнул Роберт.
Я поднялся на ноги, вложил нож в ножны, а камень бросил на ступеньку у очага.
— Вы видели что-нибудь?
Он покачал головой, одновременно развязывая ремни шлема под подбородком.
— Были следы нескольких лошадей, ведущих от того места, где произошло нападение на твоих людей. Мы шли по следу до холмов, потом через перелесок, а затем потеряли его. Тогда сразу повернули назад, было слишком опасно задерживаться на открытом пространстве в сумерках.
— Сколько всадников?
— Двое или трое, как нам показалось, возможно еще несколько пеших, но это трудно сказать.
Эдда бы знал, подумал я, он бы не потерял след. Чертовым валлийцам удалось подстрелить самого полезного из моих людей. А что, если те несколько всадников были просто авангардом большого отряда?
— Как твой англичанин?
— Жив пока, — ответил я. — Он по-прежнему страдает от боли, но кровотечение прекратилось.
— Я слышал, что это не первое нападение за последние несколько недель.
— Нет, милорд.
— Я поговорил с парнем по имени Серло, который рассказал мне, как вы догнали банду в прошлом месяце. Ты не думаешь, что перебив их всех, мог в конечном итоге только спровоцировать врага?
— Я убил не всех, — упрямо возразил я. — Одного отпустил.
— Одного, чтобы рассказать. Да, я знаю.
— Разве у меня был выбор? — спросил я, повернувшись к нему. — Они отправили в могилу нескольких моих людей, перебили скот и сожгли дома на моей земле. Они не заслужили ничего, кроме смерти.