Расколотое королевство
Шрифт:
— Byw yw ynteu, [24] — сказал мужчина.
Он переглянулся с женщиной, которая была то ли его женой, то ли дочерью, трудно сказать.
Я собирался что-то сказать, но как только открыл рот, из глубины набухшего живота к горлу поднялся спазм, и все небольшое содержимое моего желудка изверглось на мокрую землю. Измученный, я закрыл глаза и рухнул вниз, моя шея больше не с состоянии была держать голову.
Смутно я слышал, как они о чем-то переговариваются, а потом почувствовал, что плыву по воздуху. Мужчина подхватил меня под руки и плечи, а женщина взяла за ноги, вместе им удалось пронести меня несколько шагов. У меня едва доставало сил шевелить пальцами, я оставил мысли о сопротивлении; все мое тело онемело от холода и усталости.
24
Похоже, живой (валл.)
Не могу сказать, сколько прошло времени, прежде чем я понял, что мы больше не в лесу. Открыв глаза, я уже не видел покачивающихся над головой веток, не слышал шороха листьев на ветру и голосов птиц, перекликающихся друг с другом. Надо мной поднимались вверх почерневшие от сажи деревянные балки, и серело круглое отверстие в соломе, куда тянулись струйки дыма. В центре комнаты в обложенной камнями яме весело потрескивал костер; над ним на вертеле висел железный горшок, в котором булькало какое-то варево.
Меня укрывало грубое шерстяное одеяло, но под ним я был совершенно голым. Я лежал на тюфяке, набитом сухим папоротником, который в свою очередь был расстелен на деревянных досках, немного приподнятых над полом; в головах у меня стоял окованный по углам железом большой сундук, а у противоположной стены ближе к двери стояла широкая скамейка, на которой, ковыряя в зубах прутиком, сидела молодая женщина. Она смотрела на меня. Возможно, в лесу мои глаза сыграли со мной шутку, потому что теперь она казалась намного красивее. Не такая красивая, как Леофрун, должен сказать, но все же очень привлекательная. Когда я встретился с ней глазами, она улыбнулась и поднялась со стула, чтобы помочь мне сесть.
Я увидел мои подштанники, они сушились на скамье у огня. Пока женщина помешивала деревянной ложкой в горшке, я плотнее завернулся в одеяло, отчасти от того, что мне было холодно, а так же для того, чтобы скрыть мои бедра от ее взгляда, хотя, если она помогала меня раздевать, то, вероятно, все уже видела.
Скоро она вернулась с деревянной миской, в которой дымился какой-то отвар. От запаха пищи меня чуть не вырвало еще раз, но я смог сдержать бунтующий желудок.
— Yf, [25] — сказала она, встав на колени рядом со мной и протягивая мне миску.
25
Ешь (валл.)
Я взял ее трясущимися руками и плотно обхватил ладонями, чтобы на выронить и не расплескать вокруг. Среди мелко нарубленной смеси я разглядел капусту и лук-порей, и еще какие-то овощи, нарезанные так тонко, что трудно было разобрать, что там плавает.
Я поднес миску к губам и отпил немного, сначала осторожно, потому что жидкость была очень горячей. Не помню, была ли похлебка вкусной, может быть, мой язык отвык различать вкус пищи, но она показалась мне настоящим яством, потому что была первой нормальной едой, попавшей мне в рот после многих дней полуголодного существования.
— Спасибо, — сказал я, на мгновение позабыв, что надежда на то, что она понимает по-французски, была в лучшем случае незначительной.
— Annest wyf i, — сказала она, положив руку на грудь. — Annest. Paenwyssyditi? [26]
Аннест. Наверное, это ее имя. Я собирался сказать ей свое, как вдруг мне в голову пришла одна мысль. Если Эдрик со своими людьми все еще разыскивают меня, они могут расспросить людей в соседних долинах, не слышали ли они о человеке, называющем себя Танкред. В таком случае лучше назвать ей ложное имя, или не говорить вообще. Я выбрал последнее.
26
Я Аннест. Аннест, понимаешь? (валл.)
— Seis? — спросила она, серьезно глядя на меня.
Это слово было мне знакомо и означало англичанина; одно из немногих слов, которое я узнал за время валлийского похода.
Я покачал головой. Я не знал, как объяснить ей, что я был французом, норманном, даже бретонцем, каковыми считали меня иногда, но это было так же опасно, как называть свое имя.
— Estrawn, — сказала она. — Mi ath alwaf Estrawn. [27]
Что бы она ни пыталась сказать, в моих ушах ее слова звучали просто шумом. Конечно, моя неспособность говорить на ее языке, огорчила и разочаровала ее. Когда я сделал еще один глоток бульона, она быстро встала и исчезла снаружи, выкликая того, кто, вероятно, был ее мужем или отцом. В прямоугольнике раскрытого дверного проема все еще падал дождь, собираясь в лужи в ямках и колеях. За все годы моих странствий я еще не видал страны, такой сырой и бесприютной, как эта.
27
Мы будем звать тебя Эстраун (валл.)
Оставшись в одиночестве, я попытался собраться с силами и встать. Было ясно одно: мне нельзя оставаться здесь. Я не знал, куда мне идти, но все равно надо было убраться подальше от Матрафала и Эдрика, а так же людей Бледдина, хотя было маловероятно, что искать меня будут валлийцы. К сожалению, ноги не слушались меня, и я не был уверен, смогу ли дойти даже до порога. Внезапно на меня обрушилось головокружение, я пошатнулся и повалился на сундук, не забывая громко ругаться.
В дверях сразу появилась Аннест вместе с седым мужчиной. Вместе они помогли мне вернуться на кровать, а потом накрыли мои дрожащие плечи вторым рваным одеялом. Мой лоб все еще болел, и я потер ладонью то место, где боль пыталась через кость вырваться наружу, словно мое прикосновение могло облегчить ее.
Аннест принесла снаружи дров и добавила их в очаг, аккуратно подкладывая по одной ветке, пока я не начал чувствовать тепло пламени на своей коже. Пока она занималась очагом, мужчина подошел к сундуку и извлек из него что-то вроде полоски серой коры. Он отрезал ножом кусок размером с большой палец и мягко вложил его в мою руку. Когда я вопросительно посмотрел на него, он отрезал еще один кусок, положил в рот и начал старательно жевать, активно двигая челюстью, чтобы показать, что я должен сделать. Сообразив, наконец, я последовал его примеру, морщась от терпкого вкуса и вязкой горечи на зубах и языке. Отец Эрхембальд иногда давал варево из сушеной ивовой коры тем, кто приходил к нему искать исцеления от лихорадки, вздутия живота и других болезней, и я решил, что это то же самое средство.
Продолжая жевать кору, пока челюсть не устала, я снова лег. Вскоре головная боль отступила, и моей последней мыслью перед погружением в сон было, что ивовая кора оказалась отличным лекарством, даже слишком.
Они очень хорошо заботились обо мне в следующие две недели: Аннест и ее отец, как я понял, мужчина по имени Каделл. Несколько дней я метался в бреду, наплывавшим на меня вместе с приступами лихорадки. В недолгие моменты бодрствования я пытался, но не мог припомнить, когда в последний раз чувствовал себя так плохо. Однако, через несколько дней потливость и озноб прошли, и ко мне вернулся аппетит. Чем больше я ел их пищу и пил их пиво, тем быстрее возвращались ко мне силы, пока примерно через неделю лихорадка не прошла совсем и я уже стал в состоянии выходить за порог, чтобы помочь собрать хвороста в лесу и принести воды для котелка. Конечно, я еще не пришел в должную форму, и был подвержен приступам кашля, но уже крепко держался на ногах, и был рад хотя бы этому.