Расколотое королевство
Шрифт:
Поблагодарив нас, старый священник попросил нас остаться и разделить с ним трапезу, но я отказался. Дни стали короче, объяснил я, и нам предстоит засветло пройти немалый путь, раз мы надеемся догнать короля и его войско. Он понял, хотя продолжал настаивать, чтобы мы взяли что-нибудь в благодарность за наше доброе дело. Вот так получилось, что мы покинули ту деревню с мешками, полными кругов сыра и связок вяленой рыбы и баранины, провожаемые благодарными напутствиями спасенных крестьян.
Но меня занимала не еда. Нет, я стремился к волнению битвы, радости сражения. Сегодняшнее утро дало мне только чуть понюхать вражеской крови, я даже не успел ощутить ее вкуса и не успел насытить мою жажду мести.
Мы свернули на север в поисках старой дороги, известной среди англичан как Виклинг-стрит, где Милдбург видела королевскую армию. Из всех людей, что мы встретили по пути, мало кто слышал, что король вышел из Лондона. Иногда нам удавалось найти такого, кто утверждал, что видел несколько дней назад множество вооруженных людей, либо знал тех, кто лично видел армию, но никто не мог сказать нам, были то валлийцы, англичане или норманны. Подобно Милдбург, они не решились подойти близко, но по крайней мере она смогла сообщить мне о рисунках и цвете знамен, в то время как они не знали совсем ничего. Я уже начинал думать, что маленькая прачка была самым храбрым человеком в Мерсии, потому что сумела доставить нам больше полезных новостей, чем десяток мужчин.
Мы вышли к Виклинг-стрит в конце дня и сразу увидели отпечатки множества копыт в слое мягкого торфа.
— Как давно они были здесь? — спросил я Эдду.
— Трудно сказать, — ответил он, пожав плечами, потом присел и осмотрел некоторые следы. — Думаю, неделю назад или чуть больше. — Он растер пальцами засохший лошадиный навоз, потом понюхал его и поморщился. — По запаху я бы сказал, что ему несколько дней. — Он указал мне на несколько глубоких отпечатков, оставленных лошадиными копытами в грязи. — Те, кто прошел здесь, ехали на крупных животных, по глубине следов можно сказать, что это не пони. — Он указал на захваченных нами лошадок. — Совсем не такие.
— Думаешь, это была армия короля Гийома?
— Уверен, милорд.
Той ночью мы ночевали в руинах, которые, как я догадался, были когда-то римским домом, расположенным на расстоянии полета стрелы от дороги. Черепица с него обрушилась давным-давно, но над самой большой комнатой обнаружились балки и слой соломы, давая понять, что кто-то еще недавно наведывался сюда, а по сухому помету на полу я догадался, что дом использовали в качестве сарая. Мы укрылись там, разведя огонь около дверного проема, чтобы дать выход дыму, согреваясь вокруг него и наблюдая капризную игру света на стенах с их облупившейся штукатуркой и выцветшими изображениями людей и животных, нарисованных за много лет до нашего рождения. Мы с Эддой, Галфридом и Одгаром дежурили всю ночь, а утром прошли по старой дороге еще несколько миль, пока следы не свернули резко направо.
— В том направлении находится Стаффорд, — сказал монах Вигхерд, который лучше всех знал здешние места.
Стаффорд. Туда, если судить по слухам, направился Бледдин после победы при Шрусбери. Мы шли дальше. Если эти следы действительно были проложены неделю назад, как сказал Эдда, то сражение уже произошло, и король победил без нашего участия. Или был разбит, произнес тихий голос в глубине моего сознания; я попытался заглушить эту мысль, но она постоянно возвращалась ко мне в течение следующего часа.
Поэтому я решил продолжить разведку, проезжая через рощи, взбираясь на холмы, перебираясь через размытые дождями перевалы, пересекая заросшие лесом долины, пройдя столько миль, что к вечеру мой жеребец окончательно обозлился. Его звали Файрхерд, что значило «Закаленный огнем». Это имя, как мне объяснили, было дано ему еще в возрасте жеребенка, после того как в конюшне от случайной искры из фонаря конюха загорелась свежая солома. К счастью тот же конюх забыл запереть двери конюшни, и молодой лошади удалось спастись из пожара, прежде чем он полностью поглотил весь сарай. Правда, после этого испытания, его характер сильно изменился, он стал диким и злым: качества, которые обещали сделать из него отличного боевого коня. Я купил его на случай, если Найтфекс будет ранен или заболеет, и всю зиму обучал его атаке с копьем и ближнему бою. Ему не хватало выносливости и предстояло еще многому научиться, но он выказывал все качества боевого коня.
Однако теперь, когда солнце низко опустилось над западным горизонтом, Файрхерд решил поспорить со мной. Я уговорил его подняться на вершину следующего холма и обещал, что потом мы сразу вернемся назад. Теперь вечера уже не были такими длинными как летом, когда свет задерживался на несколько часов после захода солнца; сентябрьская ночь приходила быстрее, чем я ожидал. Я не был уверен, что смогу найти дорогу обратно в кромешной темноте.
Каждый шаг давался с трудом; Файрхерд был не в настроении лазить по горам, но я решительно вознамерился не позволять ему своевольничать, и потому заставил-таки подняться по оленьей тропе на вершину, откуда передо мной открылся вид на всю долину, перечеркнутую узкой лентой реки.
Она была покрыта десятками, сотнями трупов людей и лошадей, с клочьями вымпелов и знамен, лежащих рядом с ними в окровавленной грязи. Умирающее солнце заливало красным светом эту картину, которая напомнила мне зрелище ада, как описывал его отец Эрхембальд, и трупный смрад, разносимый ветром, только усиливал это впечатление.
По склону холма я спустился на равнину. По всей долине были разбросаны пятна давно выгоревших костров и обрывки палаток. Без сомнения, здесь находился лагерь, хотя трудно было понять, принадлежал он валлийцам или армии короля. Разобрать по трупам было невозможно, настолько они были изуродованы железом и бесчинством диких животных. Но пройдя ближе к центру лагеря я заметил около выгоревших кострищ деревянные чашки и миски, некоторые даже с остатками пищи, а также пару рваных плащей из различных видов меха, которые так нравились валлийцам. Рваные знамена были незнакомы мне, и я принял это за добрый знак.
А потом я заметил женщин — не больше десятка — которые медленно двигались вдоль опушки растущей на берегу рощи. По темным одеждам я узнал в них монахинь и сначала не мог понять, чем они заняты, пока не увидел телегу, заваленную мертвыми телами. На краю поля была вырыта глубокая канава, и туда они без особых церемоний сваливали мертвецов. Чуть дальше брели два вола, запряженные вместе; вместо плуга они тащили окоченевший труп лошади. Ее бок был распорот копьем, из открытой раны за ней тащился комок внутренностей, повсюду роились мухи.
— Эй! — крикнул я, размахивая руками, чтобы привлечь внимание монахинь, пока я ехал к ним. — Эй!
Даже несмотря на то, что я был совсем один, они сначала испугались меня, и это было понятно. Их внимание привлек шлем на голове и ножны с мечом на поясе, но я спешился и широко развел руки в стороны, чтобы показать, что не собираюсь причинить им вреда.
Длинные рукава их ряс были высоко подвернуты, руки до локтей покрыты кровью и грязью. Почти все они были молоды, но самая старшая, по всей видимости, не прикасалась к трупам, потому что ее руки оставались чистыми. Она подошла поприветствовать меня, представилась как игуменья Сетриф и спросила о моем деле.