Расколотое королевство
Шрифт:
Действительно, Эофервик был поистине драгоценным камнем в короне Англии: самый большой и процветающий город на севере королевства, уступающий одному лишь Лондону. Учитывая эти соображения, мне казалось маловероятным, что Эдгар остановится только из-за чуть более глубоких рвов или крепостной стены, выше прежней всего на пару футов. Он жаждал реванша и теперь, когда войска короля были рассредоточены по всей Англии, для него настало время попытать удачи еще раз.
— Если у тебя есть на примете что-то получше, скажи мне сейчас, — предложил Роберт, явно разочарованный моим сопротивлением.
Его слова застигли меня врасплох,
Иногда человек с удивлением обнаруживает, что его жизненный путь пролегает не прямо, а разворачивается по кругу, и каждый шаг ведет нас не вперед, а вокруг да около, пока в конце концов мы не оказываемся там, где когда-то начинали.
В Эофервике я впервые присягнул на верность Дому Мале и его черно-золотому знамени. Тогда его слава несколько пошатнулась, и я невольно выиграл для себя неплохие условия. Если бы Бог был поэтом и сочинил мою жизнь, как песню, Эофервик в ней стал бы припевом.
В ту ночь я спал лучше, впервые за долгое время. Ветер менял направление, поворачивая на восток, и воздух стал холоднее, не таким душным, как в последние две недели. Во время кампании я не получал полноценного отдыха после дня в седле из-за коротких привалов и неудобной постели на каменистой земле, где жесткие бугры впивались в бока и спину. Но я проснулся в одно мгновение, когда полость палатки отодвинулась, и голос Роберта позвал меня из сна в реальную жизнь.
С мутными глазами и еще затуманенным разумом, я откинул одеяло и сел, потом быстро оделся и вылез наружу. Роберт и его рыцари уже были готовы. Один из них держал знакомое черно-золотое знамя, обернутое вокруг древка таким образом, чтобы привлекать меньше внимания. Другой держал факел, и я болезненно прищурился на яркий огонь.
— Я собираюсь встретить Беатрис, — сказал Роберт. — Присоединяйся к нам у северных ворот как можно скорее.
Он оставил нам в помощь нескольких слуг, я отправил их за нашими лошадьми. Седельные сумки уже были упакованы, меха заранее наполнены свежей водой. Пока Снебб и Снокк вместе грузили их на лошадей, остальные совместными усилиями сворачивали лагерь. Чем быстрее мы уйдем, тем меньше внимания привлечем к себе. И чем меньше людей будет знать о нашем отъезде, тем меньше будет вопросов.
Мы уже привязывали наши одеяла поверх вьюков, когда Понс громко вскрикнул. Я быстро повернулся, готовый к любой неожиданности. Яростно ругаясь, он вытащил ногу из отхожей ямы; в темноте ее было трудно заметить, и он, скорее всего, потерял равновесие. С его башмаков и низа клетчатых штанов капала моча.
— Тихо! — сказал я ему, застегивая на поясе пряжку ремня с ножнами. Последнее, чего я хотел, это поднять шум посреди лагеря. — Будь осторожнее.
Он возмущенно взглянул на меня, но потом уже бранился вполголоса, бормоча проклятия себе под нос.
Полностью собравшись, мы сели в седла и выехали. Не было ни чести ни гордости в том, как мы потихоньку убирались с поля боя, и хотя я знал, что мы поступаем так по правильной причине, эта мысль заставляла меня испытывать неловкость, как будто я в чем-то предавал своих соотечественников. Я постарался выкинуть беспокойство из головы. Моя верность принадлежала в первую очередь моему лорду и его семье, моим долгом было защищать их; все остальное было вторично.
Несколько человек, которых, вероятно, разбудили проклятия Понса, вышли из своих палаток. Они окликали нас, спрашивая, кто мы такие и куда направляемся так рано.
— Не отвечайте, — пробормотал я. — Никому ни слова.
По нашему багажу они скоро поймут, что мы отправляемся не в разведку, и тогда им понадобится совсем немного времени понять, что мы дезертируем. И все же я не собирался облегчать им умственный процесс. Я надеялся, что к тому времени, когда новость распространится по лагерю, и ФитцОсборну сообщат, что сын Мале со своими людьми покинул город, мы уже будем в нескольких милях от него.
Роберт ждал нас у северных ворот в тени городских стен. Беатрис была с ним; она зябко куталась в плащ, отчего казалась как-то меньше, лицо ее было очень бледно в лунном свете. Она не поднимала глаз ни на кого из нас. Ее брат передал серебро часовым у ворот; я удивился, как много он заплатил им, чтобы нас выпустили из города и держали язык за зубами. Ворота распахнулись с металлическим скрежетом, достаточно громким, чтобы перебудить весь город. Я вздрогнул от этого звука, вместе с Серло и Понсом занимая место позади колонны. В полной тишине мы прошли сквозь ворота под бдительными взглядами часовых. Перед нами открылись безлюдные просторы, холмы и леса тускло серебрились в неясном свете затуманенной облаками луны. Не было заметно никаких признаков приближающегося рассвета.
Эдо с Уэйсом не было в свите Роберта. Они со своими людьми ушли накануне во второй половине дня, потому что Роберт отослал их в свое имение в Ай, чтобы помочь защитить его на случай, если датчане высадятся в Саффолке. После Уэльса они всячески избегали меня, как будто вместе с Волком и другими винили в гибели своих людей; но я, по крайней мере, любил их по-прежнему и пожелал хорошей дороги перед отъездом.
Мы проехали по дороге из Шрусбери шагов сто, когда я услышал позади звук копыт и мужской голос, произнесший что-то похожее на мое имя. За звоном сбруи и шелестом пшеницы на окрестных полях трудно было разобрать, и сначала я решил, что ошибся. Но, взглянув на Понса и Серло, понял, что они слышали тоже. Насколько я знал, мы покинули лагерь последними, так что это не мог быть кто-то отставший. А может быть, Бартвалд, который тоже должен был покинуть город и пронюхал, что мы уезжаем?
— Танкред, — снова раздался крик. — Танкред Динан!
Желая узнать, кто это мог быть, я обернулся и увидел под аркой ворот в мерцающем свете факелов одинокого всадника. Как только он заметил, что привлек мое внимание, его крики прекратились.
— Кто ты? — крикнул я в ответ. — Что тебе за дело до меня?
Он не ответил. Вместо этого он заговорил с часовыми, хотя с такого расстояния у меня не было никакой возможности услышать, о чем они беседуют. Трудно было разобрать его черты, хотя он выглядел толще, чем большинство мужчин.