Расколотый Мир
Шрифт:
Птицы, свистевшие с деревьев вокруг него, и лягушки, квакавшие в зарослях тростника, умолкли. Это фокусы Первого Племени. Зачем все это нужно? Чтобы пригрозить ему или предупредить? Развлечь — или сообщить о чем-то? Кто их знает, этих холмовиков? Но Кридмуру это казалось недружелюбным.
Зрелище не из приятных, но он видал кое-что и похуже. Каждый день, когда он закрывал глаза, а во тьме раздавался шепот Мармиона, — это было ужасно. Если это — худшее, с чем можно столкнуться в этой долине и на Крайнем Западе вообще, то ему, можно считать, повезло. Он смотрел в воду, пока жуткое видение не исчезло, пока
Генерал встал и попытался уйти. Лив удержала его. Он слабо пытался вырваться, но она оказалась сильнее. Усадила его на высохшее речное русло и села рядом.
Какой абсурд! Лив едва не рассмеялась, хотя, пожалуй, и стоило бы. Кридмур думал, что она способна излечить Генерала за считаные дни, пока они суматошно бежали на пустынный Запад. Наверное, перепутал ее с феей-крестной или ведьмой из сказок. Она все же рассмеялась, затем обернулась к Генералу и спросила:
— Сэр, а вы не знаете сказок о фее-крестной? Чего-нибудь, чтобы развеять скуку?
Генерал ничего не ответил. Он дрожал. Она прижала его к себе. Он неровно дышал, и ее сердце затрепетало. Она погладила его по костлявому плечу и почувствовала сильную и нелепую любовь к нему. На секунду ей показалось, что она вот-вот расплачется.
Она заметила, что зрачки Генерала расширились, пока он неотрывно глядел на долину перед собой.
В двадцати футах от них долина сужалась, ее перегородили два стоявших рядом огромных валуна. А в промежутке между ними стояло... что это?
Похоже на козла, но слишком для него велико. Бычий торс, но козлиные рога и ноги. И шерсть. Черная шерсть. В его ужасных диких глазах застыла немая боль. Животное рыло землю копытом, как могильщик лопатой. Оно храпело и ржало. Оно пахло... водорослями? Стоячей водой? Суглинком? Запах стоял премерзкий.
— Однажды, — произнес Генерал, — в стране, где правили три королевы, были горы, среди гор стоял лес, в лесу текла река, через реку вел мост, а под тем мостом жил козел. Зимой, когда река замерзла и сияла, как бриллиантовое ожерелье, к мосту подошел путник. Он не хотел переходить через мост, но искал его, искал границу, ибо было ему предсказано...
Ни животное, ни Лив не двигались. Она крепко сжала острый наконечник и ждала.
Ей стало стыдно, что она так отчаянно ждет возвращения Кридмура
Шерсть животного была черной, длинная грязная грива свисала с шеи, покрытой коркой грязи. Глаза ярко-красные. Бока— огромные и распухшие.
— Путешественником двигала любовь к женщине. Но козел не уходил оттуда из-за безмолвной любви к мосту, под которым жил. Когда моста еще не было, на его месте была гора, а когда не было горы, был великий город Первого Племени, а до него там не было ничего.
Лив хотела заставить старика замолчать, но не смела пошевелиться. Они с животным глядели друг на друга в упор. Она отвела глаза — ей показалось, зверь может подумать, что своим взглядом она бросает ему вызов. Когда же решила снова взглянуть, его уже не было. Там, где оно стояло, не осталось ничего, кроме темного замшелого камня с начертанными на нем двумя красными кругами и зарослей камыша.
—
Он надолго задержал дыхание. Прервавшись на полуслове, начал задыхаться и повалился вперед, но Лив подхватила его, откинула его голову назад и держала так, пока он снова не набрал в легкие воздуха.
— Генерал Энвер?
Во взгляде Генерала читался ужас. Она поцеловала его в морщинистый лоб, чтобы успокоить.
Весь день он молчал.
Когда вернулся Кридмур, она не рассказала ему, что случилось.
30. ЛАУРИ В ПОХОДЕ
Линейные вышли за пределы зоны, в которой возможна дозаправка птицелетов, — те жрали топливо в огромных количествах, что считалось знаком их духовного совершенства. Моторизированный транспорт пришлось оставить позади — тот увяз в грязи во время ливня, и в любом случае он бесполезен на этих необитаемых холмах и в долинах, где нет дорог. Бросить пришлось и тяжелую артиллерию. Осталось лишь три самоходных орудия, одно из которых вышло из строя, но его еще можно было починить, и две легкие пушки. Требовалось полдюжины линейных, чтобы тянуть и толкать каждое из этих огромных колесных орудий по неровной земле. Остальные маршировали в двух колоннах по 160 человек — по крайней мере, такая цифра значилась на бумаге. Из-за медведей, лихорадки, лавин и не вернувшихся патрулей подлинное число линейных было гораздо меньшим. Их униформа гнила, они стали похожи на диких оборванцев, бродячих сапожников. Они маршировали по высокой траве, и стебли, выпрямившись и держа строй, следовали за ними, корни скользили и хрустели, словно насмехаясь над солдатами...
Один из стрелков убил кролика со стеклянными глазками, похожими на линзы микроскопа, с длинными челюстями паука, чья кровь была черной, а кишки, смердели нефтью...
Прошлой ночью Лаури проснулся от того, что от плохих воды и пищи у него скрутило живот, и он едва добежал до дерева, где его с болью пронесло. Луна сияла в беззвездном небе зеркалом, в желтом круге которого отражалось грязное, отвратительное лицо смотрящего, выпучившего от натуги глаза...
А эта тишина! Пустое небо поглощало звук — даже когда Лаури кричал, раздавался лишь шепот. Отчетливо слышалось лишь чавканье сапог по грязи и вой ветра среди деревьев.
Да, и вот что еще! Лаури никогда не любил деревьев, но среди здешних царил такой хаос, что все это походило на злую, глупую шутку. Некоторые деревья явно противоречили здравому смыслу своими размерами — то в пять раз выше обычных, то едва доставали Лаури до пояса. Странность других была менее заметна: форма ветвей была неправильной, слишком сложной, созданной по неизвестным в завершенном мире принципам. Лаури мог часами глядеть на них, но так и не смог объяснить себе этой странности, которая не давала ему спать по ночам.