Расколотый мир
Шрифт:
Она моргает и с трудом фокусируется на моем лице.
— Ты никогда раньше не был вне мира. — Это не совсем вопрос, но она удивлена.
— Как мне выбраться из мира? — Несмотря на благие намерения, я слышу горечь в своем голосе. — В любом случае Эйвон — мой дом. С облаками или без.
Я готовлю себя к резкому ответу, но его нет. Я протираю пальцы, не глядя на ее лицо, возвращаю баночку в набор и вместо этого тянусь за повязками.
— Я всегда думала, что туманность это красиво, — говорит она, наконец, ее голос все еще тихий. Она
— Беременная звезда. — Я ровно прикрепляю повязку на бок, морщась, когда она вздрагивает. — Мне это нравится.
Странность разговора, кажется, поражает ее в то же время, что и меня, и она вытягивает шею, чтобы посмотреть на свой только что перевязанный бок.
— Слушай, зачем ты это делаешь?
— Потому что не все из нас похожи на него, — с осторожностью отвечаю я ровно. — Некоторые из нас понимают, что только потому, что раз проще, чем начать диалог, просто взять пистолет и начать стрелять, не означает, что это правильно.
— И все же ты работаешь с такими людьми как Макбрайд.
— Думаешь, я не знаю, что нам было бы лучше без него? — Как будто ухаживая за ней, я держал свое разочарование в страхе, но сейчас оно вернулось и вспыхивает с новой силой. — Если бы это было так просто: взять его на болото и прикончить однажды ночью, что возможно, будет когда-либо сделано.
Она оправляется от боли и ее голос становится немного тверже, когда я закончил свою работу.
— Так почему же не тобой? — бросает она вызов.
— Альтернатива борьбе займет годы, — отвечаю я, вдруг чувствуя вес сказанного, усталость от попыток удержать толику того контроля, что у меня есть над моим народом, от ускользания прочь. — Макбрайд заставил их думать, что если они будут бороться достаточно жестко, они смогут изменить Эйвон завтра.
— Этого никогда не случится. Вас меньшинство. Менее вооружены.
— Правда что ли? Я и не заметил. — Я бросаю остатки повязки обратно в комплект и защелкиваю его. Когда я поворачиваюсь назад, она все еще наблюдает за мной. Глаза у нее горят от боли, но стали яснее и вдумчивее. Я вздыхаю. — Макбрайд ждет чего-то, чего-нибудь, что дало бы ему повод к борьбе.
— Я заметила, — ровно произносит она.
— Случись с ним что-нибудь, или, найдя он причину, и его люди будут винить твоих людей, что будет концом прекращения огня. Твои кошмары о бомбах в ваших больницах станут реальностью.
Она снова с шипением пытается сесть, но ей удается только приподнять голову, чтобы посмотреть на меня.
— Забавно, что похищение, кажется, не заботит тебя так, как бомбы.
Раздражение разжигается с больше силой, слишком быстро и остро, чтобы быть проигнорированным.
— Ты запираешь меня, и никто не стоит между Макбрайдом и тотальной войной. Слушай, в этой штуке не только две стороны.
Она не сразу отвечает, но когда она это делает, ее голос снова тих.
— Никогда нет только двух сторон, ни в чем.
Это не слова, которые я ожидал от солдата, особенно с репутацией Джубили. Я отрываю взгляд от ее лица и смотрю вверх на потолок, брошенный в неровную тень биолюминесценцией.
— Слушай. Ваши люди не будут иметь с нами дело из-за тебя. Если я не смогу убедить остальных, ты можешь предложить что-нибудь взамен для твоего выхода отсюда…
— Знаю, — шепчет она. — Ты только сейчас это выяснил?
Я взрываюсь.
— Да что с тобой? Ты даже не собираешься попытаться спасти себя? Если ты хочешь быть мученицей, то не пройдет. Они тебя куда-нибудь бросят, никто не узнает. Никто не запомнит тебя.
Она упрямо приподнимает подбородок, ее глаза блестят. Как будто она не понимает, что происходит, как будто она не понимает, что подписывает свой смертный приговор.
— Слушай, у тебя нет семьи? — Я слышу отчаяние в своем голосе. — Ты должна по крайней мере попытаться выйти из этого живой, для них.
— Все, что я делаю это для моей семьи, — отрезает она. Я задел ее за живое, и это стоит ей. Одну руку она прижимает к боку, когда глотает воздух от боли в сломанных ребрах. Похоже, у капитана Ли Чейз все-таки есть слабое место.
Я не знаю, что я ожидал от нее, но это было не это. В рассказах о ней говорится, что она сделана из стали — она добровольно пришла на Эйвон, планету, которая сводит мужчин с ума. Она никогда не бежит, никогда не прячется, никогда не проигрывает. Крепкий орешек Чейз — бесчеловечная и смертельная.
Но она лежит здесь, согнувшись калачиком на голом матрасе, с отекшими глазами и губами, с сочащейся кровью. Она не похожа на убийцу — на вид она едва ли собирается пережить ночь. Я знаю, что говорят о ней, правда. Смертельная — конечно. Возможно, из стали. Но бесчеловечная?
— Джубили, пожалуйста. — Она смотрит на меня, ее челюсти сжались, губы превратились в тонкую линию. — Просто дай мне что-нибудь. Маленькую, ничтожную вещь. Что-то, что я могу принести им, показать, что ты работаешь с нами. Что-то, чтобы сохранить тебе жизнь.
Джубили сглатывает. Я вижу, как ее горло шевелится, вижу, как ее пальцы крепче скручиваются вокруг ее собственных рук. И в этот момент я понимаю, что ошибался. Дело не в том, что она не понимает. Она знает, что умрет, если не сдастся. Она знает… и она выбирает смерть. Ее взгляд устойчив, она смотрит мне прямо в глаза. Ее рот расслабляется, еле заметно дрожит. Даже сейчас, с той смертельной благодатью, приглушенной ее травмами, я могу наблюдать за ней часами. Я был неправ, когда думал, что она не может чувствовать страх. Она в ужасе.