Расколотый мир
Шрифт:
На базе особо нечем заниматься, наши линии связи не намного лучше, чем те, что мятежники собрали на болотах. Видеосигналы тоже плохи, и надо быть жуть каким отчаянным, чтобы смотреть шоу, которые на девяносто процентов статичны. У нас есть ретрансляторы спутников для официального бизнеса, но если Тауэрс не в необычном хорошем настроении, нам никогда не дадут использовать их для чего-то такого простого, как развлечения.
Но эта ночь хороша для прогулки. Так же хороша, как и любая на Эйвоне. Воздух по-прежнему спертый, холодный и липкий от влаги. Тумана нет, так что хиленький свет вдоль утоптанной грунтовой дороги рассеивает большинство теней.
Несмотря
С момента начала прекращения огня несколько месяцев назад ситуация стала более спокойной, но, несмотря на то, что мы не на дежурстве, мы не можем расслабиться, не полностью. Мы должны следить за каждым прохожим и за каждым изменением в воздухе. И, зная, насколько близка фианна к открытому сопротивлению, я более нервная, чем кто-либо другой.
Уверена, прогулка была идеей Алекси. Он и Мори появились у моей двери после того, как я покинула столовую. Он больше всех, я думаю, подозревает, что я была нечестна в том, что случилось со мной на болоте. Но он не может знать правду. Он осторожничает и держится рядом со мной. Ребра хорошо заживают, и благодаря заживителям, которые дали мне врачи, синяки почти полностью исчезли. Но Алекси беспокоится не о видимых ранах и симптомах. И он не знает, что с этим делать.
Я стараюсь показать ему, что я в порядке. Мори произносит какую-то дико неуместную шутку, которая настолько оскорбительна для всех, кого она касается: офицеров, терра-отстоя и большинства расовых групп, больше, чем я могу сосчитать — что становится противно. Я смеюсь и угрожаю сделать ее чистильщиком уборных на неделю, потом поднимаюсь и иду вдоль забора несколько ярдов. Однако я снова спрыгиваю вниз, как только могу. До сих пор головокружение не отпускает меня. Еще слишком нестабильна.
Большинство зданий в городе — жилые дома, чьи гостиные превращены в магазины или торговые залы различного рода. Мы направляемся в один из таких домов, где глава семьи забирает у местных зерновые наделы и дает им взамен хлебобулочные изделия. Мы обменяем часть военных пайков на местный домашний хлеб. Хлеб на вкус немного похож на болото, но поешь около десяти лет однообразную столовую еду в этом бардаке, и будешь готов мириться с некоторым вкусом болота в своем хлебе.
Мы поворачиваем за угол дома, и Алекси с кем-то сталкивается. Они оба отскакивают друг от друга, но другой парень первым восстанавливает равновесие, раскачиваясь на пятках.
— Смотри куда прешь! — Он ненамного старше нас, но на его лице столько же шрамов, сколько и на любом солдате.
— Эй, мужик, извини. — Алекси тих и спокоен. Он хорош в кризисных ситуациях. — Не видел тебя. Куда направляешься?
— С чего это я должен тебе говорить? — На Эйвоне много таких людей. Они повсюду и на Вероне. Злые на все, готовые выплеснуть злость на всех, кто встречается на их пути. Прекращение огня между военными и мятежниками не означает, что такие жители, как мы, чем-то лучше.
Мори шагает вперед, вставая между Алекси и парнем.
— На самом деле должен. — Мори небольшая, но она сильная и компетентная, и в этот момент, она так и выглядит. Она небрежно кладет руку на кобуру, где лежит ее пистолет. — Комендантский час через полчаса.
Парень сплевывает слева от ботинка Мори.
— Придумай сама, trodaire. — То, как он бросает в нее слово, больше жалит, чем любое другое оскорбление.
— Пошли, — говорит Алекси, закатывая глаза. — Если мы хотим хлеба, нам придется поторопиться.
Мори замирает, не признавая даже Алекси. Ее глаза устремлены на городского мальчишку — вся мимика оставила ее лицо. На моих руках и шее начинают подниматься волосы. Что-то не так.
— Ты скажешь нам, куда идешь, — произносит Мори. Ее голос холоден. Это ни в коем случае не та девушка, которая минутами раньше шутила и смеялась. — И закатай рукав, мы должны просканировать твой генотип.
— Капрал, — вмешиваюсь я. — Оставь его. Пошли.
Местный заметил изменение в воздухе. Он не знает Мори так, как мы, но он не идиот, раз живет здесь. Он может считать изменения в толпе. Он делает шаг назад, смотрит через плечо. К окну в доме за ним прижато небольшое лицо. С потрясением я понимаю, что парень оглядывается на своего младшего брата, который наблюдает за всем этим. Неудивительно, что он пытается действовать жестко.
Я вижу, как парень борется с необходимостью отступить, чтобы разрядить обстановку. Я желаю ему идти домой. Уходи.
Затем его челюсти сжимаются.
— Ага, как же, отсоси мой…
Выстрел разряжает тишину, и на полсекунды я ослеплена лазерной вспышкой. Я отскакиваю назад, моя собственная пушка прыгает в руку. Я, такое впечатление, что вечность ищу стрелка, прежде чем вижу, как местный опускается на колени, прежде чем крик его брата внутри ударяет мне по ушам. Прежде чем вижу, что половина лица парня снесена. Пока не осознаю, что рука Мори держит пистолет, который направлен туда, где стоял парень.
Следующие несколько секунд размытые. Я прыгаю к Мори, Алекси бросается к телу местного паренька, когда горожане поблизости начинают бежать: некоторые к нам, некоторые прочь. Где-то кричит женщина. Я чувствую запах сожженных волос.
Мори стоит, уставившись прямо перед собой, ее лицо спокойно, глаза пустые. Я встряхиваю ее, дважды — затем сильно ударяю. Ее лицо дергается в сторону от удара, но его выражение не меняется. Я ищу фонарь на ремне и свечу ей в лицо. Ее зрачки расширены так, что глаза выглядят черными, и не меняются, когда свет попадает ей прямо в глаза.
О нет. Признаков не было — не было никаких предупреждений. Где витали ее сны?
Алекси оставляет тело на земле и встает на ноги.
— Ли, — вздыхает он, — нам надо убираться отсюда. Это будет кошмар, нам надо уходить.
Тогда Мори очухивается. Я — первое, что она видит, и она, моргая, смотрит на меня, прежде чем спрашивает:
— Эй, капитан. Что случилось?
Я ненадолго застываю, прежде чем инстинкт берет свое, и я отталкиваю ее подальше. Я наполовину иду, наполовину тащу ее назад по улице, пока Алекси сзади прикрывает тыл с пистолетом наголо, чтобы быть уверенным, что никто прямо сейчас не собирается отомстить.