Распад. Новое солнце

Мамагулашвили Сандро

В первые годы войны, когда «Грозовое небо» еще не защищало Особую зону от обстрелов Кунэша, в церковь попала авиационная бомба. В итоге она так и не взорвалась, но лопнувшие в тот день окна пришлось потом заколачивать фанерой, а рваную двухметровую траншею, оставшуюся после приземления, забрасывать камнями и песком.

Этот ремонт не был ни косметическим, ни капитальным, но так они хотя бы могли уберечься от ветра и вновь открыть свои двери для прихожан. Нетронутым осталось только вечно протекающее отверстие в крыше, проделанное

снарядом. Обошлись лишь подпорными балками и укреплением стропил, чтобы удержать свод от возможного обрушения. На этом настоял сам Рим, комментируя свой поступок неуловимым понятием высшего блага.

Священник уже почти закончил молитву, когда двери церкви распахнулись и на пороге появилось девять человек… на одного больше, чем Рим рассчитывал.

– Сегодня вы рано, – сказал Патер. Он уже давно оставил попытки выяснить, куда его воспитанники отлучались по ночам (все равно в ответ получит лишь полуправду). – Кто ваш новый друг?

– Это Ягли Орш, – выступил вперед Катрапс, хорошо сложенный четырнадцатилетний юноша, что вечно угрюмился и гнусавил. Он был самым старшим из восьми сирот, о которых Рим здесь заботился, а еще самым сложным, упрямым и невыносимым подростком на всем белом свете. В общем, да, он был его любимчиком.

За годы, прожитые в осаде, многое успело поменяться: люди приходили и уходили, теряли веру, а потом снова ее обретали. В итоге с ним остались только те, кому некуда было больше идти. Рано или поздно (стоит ребятам подрасти и окрепнуть) они тоже оставят его. Так будет правильно, пусть чувства и говорили ему об обратном.

Рим поднялся и, воспользовавшись паузой, получше рассмотрел неожиданного гостя.

– Здравствуйте, я… – скомканно произнес длинноволосый блондин, которого звали Ягли.

– Придержи эту мысль, сынок, – улыбнулся священник. – Давай сначала ты примешь горячий душ и поешь. А еще переоденешься. – Капли, стекающие с одежды незнакомца, уже успели образовать под ним целую лужу. – И только после этого мы с тобой поговорим. Причем обязательно! Я уже изголодался по хорошей беседе.

Рим приблизился к полуночной компании.

– Дети, проводите нашего гостя в жилое помещение и покажите, где ванная.

Воспитанники церкви с радостью выполнили просьбу священника: окружили Ягли со всех сторон и потянули его за собой.

– Кат, ты идешь?

– Оставьте его, – ответил за юношу Рим, – Катрапс нужен мне, чтобы накрыть на стол.

Вместе они вышли из храма и направились к дому, а уже там разделились: Ягли и дети поднялись вверх по лестнице, а Рим и Кат свернули направо, в трапезную.

– Катрапс, принеси еду из кладовки.

– Не называй меня полным именем, – огрызнулся юноша. Рим пропустил это мимо ушей, как обычно и делал.

– Не забудь, что надо захватить на одну порцию больше.

– Да знаю я, старик.

Кат шмыгнул носом и удалился в подсобку, а священник принялся нарезать хлеб и овощи, выращенные на собственном огороде.

– Ты так и не спросишь, где мы его нашли? – донесся до Рима голос юноши.

– Нет, – коротко ответил священник.

В последнее время все так и происходило, они могли нормально общаться, только когда не смотрели друг другу в глаза. В остальных случаях Кат сразу же огрызался, убегал или отвечал короткими простыми фразами. К сожалению, Рим догадывался, в чем могла заключаться причина столь странного поведения: парню было за что-то стыдно.

– Ненавижу, когда ты так делаешь.

Священник вздохнул.

– Зачем спрашивать очевидное? Он определенно нуждался в помощи. Мокрый, голодный, усталый. Ты просто не мог пройти мимо. Я понимаю. Ты всегда был такой. Всегда стремился помочь. Стать героем.

– Героем, – хохотнул Кат. – А ведь и правда, когда-то я был настолько глуп, что считал это достойной целью.

Рим услышал, как его приемный сын вернулся на кухню, но в его сторону не посмотрел, продолжая делать вид, что еще занят овощами.

– Что ты имеешь в виду? – спросил священник.

– У всего есть изнанка, – отрешенно ответил Кат. – Герои мечтают спасать и защищать, а значит, пусть и неосознанно, желают, чтобы люди продолжали попадать в неприятности. Страдали, мучились и плакали в ожидании своего спасителя. Во времена мира героев нет. Они порождение войны, как голод, разруха и смерть.

Рим охнул. Он никогда не учил Ката подобным вещам.

– Конечно, в твоих словах есть смысл, – признал Патер, – все мы эгоистичны. Таков наш грех, неотделимый от человеческой природы. Но если порок способен одновременно и приносить пользу ближнему, разве это плохо?

– Да? Тогда скажи мне, священник, может ли убийство быть благородным поступком?

– Никогда!

Рим почувствовал, как Кат улыбнулся за его спиной.

– А если это совершено ради спасения жизни? Разве это не высшее проявление жертвенности? Убийца-поневоле обрекает свою душу на вечные муки, но наказывает преступника, а главное, спасает невинного.

– И сам становится преступником, – возмутился Рим. – Обменять жизнь на жизнь – нет в этом ничего благородного.

– Считаешь? Разве не лучше, чтобы жил праведник, нежели чем грешник, который продолжит творить зло?

– Нет, Катрапс, – Патер вспылил и развернулся. – Зло есть зло, как бы ты ни пытался его оправдать. Существуют границы, которые никогда нельзя пересекать. Даже ради благой цели!

На секунду их глаза встретились.

– Не называй меня полным именем, старик.

На этом их разговор закончился, а тишину прерывало лишь шмыганье носа Ката. Молча они накрыли на стол, наполнили три графина водой, и стали ждать.

Через двадцать минут священник услышал топот по лестнице. Дети ворвались в столовую со смехом, согрев сердце старика.