Расписание тревог
Шрифт:
— Возьмите самое необходимое, — сказала девушка.
— А как же… вещи?
— У вас будет все, что нужно. А этим уж как-нибудь распорядитесь. Я вас подожду в машине.
Девушка торопливо вышла.
— Без Марьи не обойтись, — сказал Михаил Иванович. — Сходи за ней, Петр.
Петр, кивнув, ушел.
В коридоре толпились женщины, пожилые и молодые, обсуждали новость.
— Повылезали, — сказал Михаил Иванович. — Как черви после дождя.
Сосновский печально улыбался. Слова Михаила Ивановича напомнили ему воскресные рыбалки. Чтобы удержать слезы,
Появилась запыхавшаяся Марья Михайловна и с ней — Мишка.
— Марья Михайловна, голубушка, — не сдержался, заплакал Сосновский. — Пожалуйста, возьмите мои вещи на сохранение. Что сочтете необходимым выбросить — выбросьте. Что вам пригодится — возьмите себе. А что останется, пусть побудет у вас. Ладненько? Кто-нибудь из деток приедет, распорядится. Хорошо, дорогуша?
— Сделаю, все сделаю, — отвечала Марья Михайловна, утирая глаза и по-хозяйски осматриваясь.
Михаил Иванович глядел на нее с бессильной ненавистью.
— Ну вот, кажется, все, — тихо сказал Сосновский. — Прощайте, Михаил Иванович. Мне так много нужно было сказать вам, и времени было достаточно, а вот не успел…
— Прощай, Сеня, — сказал Михаил Иванович. — Не поминай лихом.
Сосновский широко растворил глаза, опять наполнившиеся слезами: по имени Михаил Иванович обратился к нему впервые.
— Я вам благодарен, Михаил Иванович, до конца дней, я вас всегда буду с благодарностью вспоминать! Я вам буду писать.
— Не надо, Сеня. Не пиши. Скоро и так свидимся. Не долго уж теперь ждать.
Позади них раздался какой-то сдавленный рык. Они оглянулись. Петр судорожно сжимал лицо обеими ладонями, между пальцев текло.
— Ну что вы, Петя? — дрожащим голосом проговорил Сосновский. — Что вы, голубчик?
Петр отвернулся. Согнувшись и покачиваясь, отошел в сторону.
— Дедушка Сосновский! — закричал Мишка. — Не уезжай! Дедушка Сосновский! Пожалуйста, не уезжай!
С Мишкой началась истерика.
Марья Михайловна силой утащила его к себе.
Расписание тревог
Юрка Крохмалев распрямился, смахнул пот сгибом левой, закованной в гипс руки.
Оранжевые буквы тлели на ватмане, как угли. Получилось вроде неплохо, хотя паренек не особенно гнался за красотой — главное, чтобы не было клякс или ошибок. С вечера еще Минбаев приказал обновить Расписание тревог, совсем выгоревшее на солнце.
Как кассир пристани, Крохмалев, оказывается, должен был по сигналу пожарной тревоги работать с рукавом № 2 на месте возникновения очага и одновременно спасать деньги, билеты и документы. По тревоге вода в его обязанности входило выполнять распоряжения начальника дебаркадера Минбаева и, если имеется опасность затопления, снова хватать деньги, билеты и документы и спасать любой ценой. И еще — после трех ударов колокола, означающих тревогу человек за бортом, ему предписывалось спустить шлюпку и сесть в нее гребцом на правое весло.
Писать всю эту белиберду Юрке не хотелось, все равно на его место уже приняли Лизу Пшеничникову, но деться было некуда, Минбаев не давал расчета.
Вообще, не мог он понять Лизу, польстившуюся на его место, никак не мог. Заработок тут у нее выходил намного меньше, чем на ферме, и ни тебе почета, ни тебе уважения, одна галда с пассажирами да выговоры Минбаева. Впрочем, тот обращался с Лизой совсем не так, как с Юркой; что-то непривычное, какая-то забота, предупредительность сквозили в его голосе, когда он подходил к Лизе. И сама Лиза вела себя странно — то смеялась безо всякой причины, то вдруг становилась тихой, рассеянной и ни с того, ни с сего гладила Юрку по стриженой голове, не обращая внимания на его протесты.
Плакатное перо пронзительно скрипело в тишине кубрика, и, несмотря на жару, скрип его вызывал озноб между лопаток. Вписывая команды тревог, он размышлял о том, что Расписание никому не нужно, разве что инспекции пароходства, что, случись в самом деле чепе, все будут действовать по обстановке и неизвестно еще, кто первым ухватится за рукав № 2 или спустит шлюпку. Из средств тушения на дебаркадере была лишь помпа с ручным приводом, и где у нее рукав № 2, а где № 1 — знали, поди, только в пароходстве. Шлюпка же была привязана под кормой, с нее удили Сергейчук и Шмаков, пристанские матросы.
— А-а-арлекина, арлекина-а!.. — затянул было Юрка, но осекся. — Ну и жаришша…
Приткнув последнюю точку, он вставил Расписание в раму и понес Минбаеву. Начальник пристани сидел в тени приготовленных к погрузке бочек. Сидел жестко, прямо, неторопливо глотал чай из кружки, помеченной номером первым.
— Можешь быть свободен, — сказал он.
Юрка стащил с себя майку, окунул в воду и, действуя одной рукой, с трудом надел снова. Он был в майке и плавках, а Минбаев при полной форме, и Юрке подумалось, как должно быть жарко начальнику.
Ослепительно синий Иртыш струился под ними, огибая гору Падунь, поросшую у изножия ветлами и тальником. Село вскарабкивалось на нее по южному склону, достигло уже вершины — отсюда, с дебаркадера, видны были белые избы и трубы над ними — немые глиняные морковки. Ниже по склону раскинулось кладбище с размашистыми, вразбег, крестами; острая металлическая изгородь как бы удерживала их на месте.
С горы к дебаркадеру спускался замотанный в шарф толстяк лет пятидесяти с воспаленным, потным лицом — председатель «Гиганта» Торопов. Трап заколыхался под его сапогами.
— Здорово ночевал, шкипер! — сипло поприветствовал он Минбаева.
— Здравствуйте…
— Хорошо у вас!.. — с завистью вздохнул Торопов и осторожно сел на тюк с пенькой. — Все чисто, культурно!
Минбаев, отставив Расписание, налил ему чаю в кружку без номера.
— Кудряво живете, — отхлебнув, прибавил Торопов. — И вообще…
— Опять ангина? — спросил Минбаев.
— Она, черти бы ее взяли! Едва хожу. А тут еще представители покоя не дают. Горит хлеб-то! У меня голова кругом. — Торопов сморщился и поправил шарф.