Расписание тревог
Шрифт:
— Варя? — спросил незнакомец тихо и удивленно.
— Филипп?..
— Варя… — проговорил он опять. Бросив спичку, возвел руку к голове и стянул шляпу. Волосы его, прямые и плоские, были совершенно, белыми. — Вот так да…
Густая краска залила и без того румяные щеки Варвары Михайловны.
— Ты как тут очутился?
— Вот уж не думал, не гадал, — точно не слыша ее, сказал Филипп. — Вот уж точно, леший подстроил.
Варвара Михайловна рассмеялась нервным смешком.
— Тут, значит, проживаешь? — спросил он, чуть погодя.
— Тут… А ты?
— А-то?.. Я неподалеку обосновался!
— Все еще работаешь?
— Подрабатываю к пенсии. А Николай небось в отставке уже?
— Давно-о.
Они замолчали, не зная, о чем говорить еще, о чем можно говорить после тридцати лет разлуки, а чего не следует касаться вовсе.
Филипп, раскурив папироску, спросил неуверенно:
— Так нужен навоз-то?
— Да надо бы, коль недорого.
— Цена известная, двести рублей тонна.
— Скоко?! — Варвара Михайловна тотчас справилась со своим волнением. — Ты шутишь?
— Зачем? Навоз нынче дефицит. А у меня конский.
— Да что в нем такого драгоценного?
— Как что! Шампиньоны, например, выращивать. Дело очень стоящее, Варвара! Я бы сам взялся, да условий нету. А у вас что надо! Подвал-то велик ли?
— Ну… метров, может, тридцать.
— Тридцать?! Да с одного только метра можно до пятнадцати кило грибочков снимать!
— Баламут ты, Филя. Каким ты был, таким ты и остался. Казак лихой. Орел степной.
— Кило — пять рублей! Можно продавать кучками. Из одного кило — семь, а то и восемь кучек. Каждая по рублю. Прикинь-ка!
— Ой, да ты проходи, проходи во двор-то, — спохватилась Варвара Михайловна. — Сейчас Николай Карпыч придет. Да вот он!
— Варвара! Ты где? — раздался голос Николая Карповича. — С кем это ты?
— Гость у нас!
— Лушников? — удивленно, слегка смешавшись, сказал Николай Карпович, выходя навстречу. — Филипп? — Круглое его лицо стало еще круглей, очки запотели. — Забыл, как тебя по батюшке.
— Алексеевич, — отвечал Филипп. — Здравствуй, Николай Карпыч. Экий ты бравый.
— Наше дело дачное, круглый год на свежем воздухе… — Николай Карпович пожал ему руку. — Как чувствовали, что гость будет! Пошли к столу.
Они вошли в беседку. Разговор пошел на ощупь, с недомолвками и обиняками, но понемногу все трое освоились, приободрились, повеселели. Николай Карпович понял, что Филиппа остерегаться нечего: что было, то прошло и быльем поросло, какие они нынче соперники. Филипп тоже не чувствовал к нему былой неприязни, даже напротив, общество его было приятно, возвращало в молодые годы, в пору дерзаний. Варвара Михайловна смотрела на них с печальной улыбкой. Вот они, ее мужчины, единственные мужчины в ее жизни, сидят себе смирненько, уравнявшиеся старостью, успокоившиеся, перегоревшие. Однако нет, Филипп и теперь был полон нерастраченной энергии, вскакивал без нужды, беспрестанно курил, стряхивал пепел куда попало.
Речь шла о приемах выращивания шампиньонов. Филипп излагал дело с цифровыми выкладками, рисовал вынутым из-за уха Николая Карповича карандашиком схему теплицы, ее размеры и основные коммуникации. Николай Карпович слушал с нескрываемым интересом, переспрашивал, размышлял вслух. Разгоряченные выпивкой, они тут же отправились в подвал и торчали там, пока Варваре Михайловне не надоело.
— Мне скучно! — сказала она, заглянув к ним в темноту и сырость.
— Сейчас! — ответил Николай Карпович. Он замешкался с обмерами, и к столу Варвара Михайловна вернулась под ручку с Филиппом.
— Толковый у тебя мужик, — сказал Филипп и хохотнул. — Налей-ка под наши будущие грибочки!
Варвара Михайловна наполнила рюмки.
— Ну, со свиданьицем? — спросил он.
— Давай за нашу любовь, — сказала она, озорно сверкнув глазами.
— Подписываюсь! — Филипп подождал, пока она выпьет, торопливо опрокинул свою рюмку, поцеловал в губы.
— Ошалел… — прошептала Варвара Михайловна.
Филипп молча перекатывал желваки.
Вскоре послышалось пыхтение Николая Карповича.
— Н-да, задал ты мне задачу, Филипп Алексеевич…
Филипп скомканно улыбнулся, поднялся из-за стола.
— Может, того, переночуешь? — предложил Николай Карпович, отдуваясь. — Еще бы раз прикинули, как и что.
Филипп отказался. Условились, что он придет в субботу для окончательного решения.
Встреча эта, как ни высмеивала себя Варвара Михайловна, вывела ее из равновесия. Филипп — шампиньоны — эти два слова слились в единое целое. Стоило ей подумать: шампиньоны, как в сознании тотчас всплывал Филипп. И наоборот, только она произносила его имя, как душа тут же посылала отзыв — шампиньоны. Она даже похудела за эти дни, что было ей к лицу, стала опрятнее одеваться, краситься. Варвара Михайловна была голубоглаза. Собираясь из дому, она накладывала теперь голубые тени, за что и получила у соседей прозвище Синеглазка.
Николай Карпович потихоньку радовался этим переменам. Преодолевая женский рубеж, Варвара Михайловна в последнее время сделалась совершенно нетерпима: дулась, капризничала, замыкалась в себе на целые дни. Филипп с шампиньонами появился как нельзя кстати. Николай Карпович убивал двух зайцев: шампиньоны развлекут Варвару Михайловну, а в случае удачи принесут немалый барыш. Николай Карпович отдавал себе отчет, что на Филиппа всецело полагаться нельзя. Филипп был известный фантазер и неудачник, но, если не терять здравого смысла, действовать обдуманно и осторожно, шампиньоны могут и должны оказаться золотой жилой. В случае же неудачи он станет обладателем двух тонн ценнейшего органического удобрения. И оценив все про и контра, Николай Карпович решился.
Между тем стали появляться дачники. Варвара Михайловна вела деловые переговоры, показывала помещения и участок. Бельэтаж, предназначенный для летчика Поликарпова, несмотря на отсутствие последнего, они держали сколько было возможно, звонили Поликарпову сами и просили позвонить Клавдию — все было безрезультатно, у летчика никто не снимал трубку. Не получив ответа и на письмо, они решились сдать бельэтаж семье инженера Зотова, Этих тоже было четверо: сам Зотов, жена, свояченица и: великовозрастный сын. Люди, судя по первому впечатлению, спокойные, тихие, привычные к коммунальному быту. Нижний этаж сняли колхозные грузины из Бакуриани, державшие винный ларек на станции. Деньги грузины предложили даже очень хорошие, на участок не посягали, на кухню тоже, объясняя, что будут питаться в станционном буфете. Пискуновы уступили им все четыре комнаты, сами перебрались в беседку.