Расплата. Цена дружбы
Шрифт:
– Перебрасывают в Крым, – улыбнулся Зигфрид, заскочивший на минуту попрощаться. – Ливадия, Коктебель, Ласточкино гнездо.
Соня не знала, что сказать. Вражеские сапоги топтали родную землю, и Зигфрид был в тех же сапогах. С другой стороны, не повстречай она его, Нинки уже не было бы на свете.
Пожелав Соне удачи и потрепав малышку по щеке, Зигфрид покинул палату и навсегда ушел из жизни Сони и Нины Шаровых, как до того из нее ушел старшина. Один был простым русским солдатом, нахлебавшимся от родной власти, второй германским офицером с важной приставкой «фон» в фамилии. Соня запомнила обоих.
С первого дня пребывания русской девочки в госпитале медперсонал нещадно гнал оттуда Соню. Женщину выпихивали во двор, на нее сыпалась нецензурная
В сентябре госпиталь перебрался в Киев. Нинка к тому времени выздоровела. Врачи и медсестры привыкли к Соне. Ей даже выделили каморку при госпитале, большего Соне не требовалось. Не все же рождены подпольщиками.
Киев встретил гитлеровцев напряженно. Без хлеба-соли, но и без гранат. Власть переменилась даже как-то буднично.
В декабре Соня, освоив немецкий, приступила к обязанностям медсестры. Клятва Гиппократа не предусматривает разделения пациентов на красных или красно-коричневых. О прочем она старалась не думать.
К январю сорок второго линия фронта протянулась с севера на восток, через европейскую часть СССР. От блокированного Ленинграда до устья Дона, впадающего в Азовское море. В середине рождественской недели года советские войска перешли в наступление по всему колоссальному фронту. Под Вязьмой завязались кровопролитные бои.
Григорий Шаров дрался в небе над Харьковом. Вместо ЛАГГА он получил более мощный и живучий «Ла-5». [14] Эскадрилья Шарова билась с исключительным мужеством, но битву за Харьков Красная армия проиграла.
Весной началось хорошо подготовленное немецкое контрнаступление. В Крыму разразилась катастрофа, закончившаяся падением Севастополя. Юго-Западный фронт рухнул. Немцы прорвались на Кавказ. Часть местного населения осталась верна Советской власти, часть встретила немцев, как избавителей от коммунистического гнета. В конце лета завязались бои в предгорьях Большого Кавказского хребта. А, чуть позже за Сталинград. Там сразу сложилась критическая обстановка. 28 июля был подписан печально известный приказ № 227 «Ни шагу назад», узаконивший штрафные батальоны, заградотряды НКВД и массовые расстрелы на месте.
14
основной советский истребитель
В последних числах ноября советские войска окружили под Сталинградом шестую армию генерал-полковника Паулюса. Гитлер неистовствовал. Рейхсмаршал Геринг клялся обеспечить снабжение группировки с воздуха. В небе развернулись яростные воздушные бои.
Истребители Героя Советского Союза подполковника Шарова сражались насмерть, чтобы не допустить авиатранспорты к городу. В канун Нового 43-го года Шаров был сбит над Калачом на Дону, покинул пылающую машину, и вскоре вернулся в строй. Первого февраля группа из двадцати советских «Ла-5» столкнулась с «Мессершмидтами». Снаряды германской авиационной пушки навылет прошили фюзеляж «Лавочкина», ранив Шарова под лопатку. Подполковник вышел из боя, дотянул до линии фронта и чудом посадил самолет.
В госпитале у него появилось время. Даже больше, чем ему бы хотелось. Как это часто случается после ранения, волной нахлынули воспоминания. Словно боль после выхода из наркоза. Не то, чтобы он раньше не думал о семье. Но, в горячке боев переносить гнетущую неизвестность было легче. Он каждый миг рисковал жизнью, терял друзей и убивал врагов. Это служило своеобразным противоядием. Теперь Шаров наверстал упущенное. За неимением ответов вопросы грызли его поедом, он чувствовал, что сходит с ума.
Едва начав ходить, он попытался разыскать
Вернувшись в полк в конце весны, Шаров продолжил безуспешные поиски. Тем временем, близилась Курская битва. Авиаполк прибыл под Харьков, от которого до Киева меньше часа лету.
Впрочем, Соне Шаровой, пожалуй, не следовало радоваться этому обстоятельству. Ее судьба ныне была неразрывно связана с оккупантами. Соня, бывало, долго не могла уснуть, прислушиваясь к сонному бормотанию Нинки, и раздумывая о том, каково оно, ее будущее? Истинное обличье арийцев открылось Соне еще в сорок первом. Народная поговорка гласит, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Впрочем, порой случается и так, что чем меньше видишь, тем лучше спишь. Но, Соня своими ушами слышала многоголосый вой, несшийся из глубоких балок Бабьего Яра над верхушками Кирилловского сада. Госпиталь располагался на Лукьяновке, а квартира неподалеку, в двух шагах. Леденящие кровь крики и пальба с тех пор карябались в окна каждую ночь, как бы Соня их не закупоривала, вопреки ставням и пробкам в ушах. Люди давно погибли, а их стоны звучали в голове, словно проклятый яр жил там кошмарной, совершенно не зависимой от нее жизнью. Впрочем, пулеметные очереди не стихали. Военнопленные отфильтровывались в Сырецком концлагере и ликвидировались без сантиментов в яру. Благо, он чрезвычайно вместителен. Никаких конвенций касательно пленных ни гитлеровцы, ни сталинисты не признавали, и жизнь человека на оккупированных территориях не стоила ломаного гроша.
«Я предала Родину ради нее, – твердила Соня, отбрасывая шелковистый локон со лба спящего ребенка. – Если бы не немцы, моя Ниночка умерла». Впрочем, Соня не тешила себя иллюзиями насчет способности коммунистов входить в чье-либо положение, а уж тем более разводить нюни. Штамп «предатель Родины» был фактически гарантирован, а это значило, что мосты сожжены, и теперь ее путь с Вермахтом. Победа германского оружия означала жизнь, поражение неминуемую расплату.
На рассвете пятого июля началось грандиозное сражение на Курской дуге. Немцы впервые массово применили тяжелые танки «Тигр» и «Пантера». Битва сразу приняла необычайно ожесточенный характер. Когда германское наступление выдохлось, навстречу гитлеровскому бронированному кулаку двинулись две танковые армии Резервного фронта. Чудовищное столкновение произошло около деревни Прохоровка, сделав ее известной на весь мир. В воздухе тоже было жарко. Новейшие истребители «Фокке-Вульф-190» сражались с советскими «Яками» и «Лавочкиными». Около четырех тысяч германских самолетов остались гореть на земле. Потери советской авиации были не менее впечатляющи.
К осени фашисты отошли за Днепр. Четвертого ноября войска Первого Украинского фронта, форсировав Днепр у Лютежа, вышли к протянутой через лес трамвайной линии Киев-Пуща-Водица.
Пятого ноября с утра небо затянула сплошная облачность, похожая на ковер во время очистки снегом. Тучи висели так низко, что, казалось, задевали крыши. Влажность была как в тропиках, только без присущего экватору тепла. Ветер пробирал до костей. Разбитые танками и самоходками дороги превратились в непролазное месиво.
– В такую погоду все плохо, – бурчал Шаров, карабкаясь в кабину «Лавочкина». Борт истребителя украшали тридцать две красные звездочки, по количеству сбитых самолетов. Когда подполковник захлопывал колпак фонаря, медали на груди мелодично зазвенели. Шаров взял за правило летать на задания с наградами, а их за два года накопилось порядочно, отчего мундир напоминал иконостас.
Над Лютежем к истребителям присоединились штурмовики. Самолеты легли на боевой курс. Пронеслись над Святошино. Внизу показался прямой, будто весло, Брест-Литовский тракт, ведущий в самое сердце Киева, как гигантская транспортная аорта.