Расплата
Шрифт:
— Особенно вот этих дармоедов.
Билл выругался про себя. Он часто ездил на такси. Возможно, их водители — не большие фанатики, чем остальные люди, но они, как и парикмахеры, нещадно заговаривают своих пленников-клиентов, которым некуда от них деться. Выслушивание их болтовни словно входит в плату за поездку на такси или стрижку волос. Билл обычно не раскрывал рта до тех пор, пока они не выговаривались до конца, но эта дикая злоба, вылитая на ни в чем не повинных малышей, задела его за живое.
— Да что они вам сделали?
Водитель обернулся и, насупившись,
— Посмотрите на них. — Он дернул подбородком в сторону детей и начал терпеливо излагать свои претензии. — Мало того, что обчищают казну социального обеспечения, торгуют наркотиками за воротами школ, они хотят превратить Францию в мусульманскую страну. Ходят вот в свои детские сады. — Он вынул изо рта сигарету и ткнул ею в сторону закрытой лавки, окно которой было заложено каменными блоками, кое-как скрепленными цементным раствором. На эти блоки на высоте человеческого роста были вкривь и вкось наклеены одинаковые, небрежно исполненные плакаты. С них смотрело лицо мужчины в чалме. Даже плохое качество печати не смогло приглушить поразительную энергию, которую излучали глаза этого человека. Под портретом было что-то написано арабской вязью.
— Знаете, кто это?
Билл отлично знал.
— Бухила! — не дождавшись ответа, сообщил водитель. — Ах нет. Простите. Имам Бухила. Ихний вождь. Один из тех, кто будоражит их. На прошлой неделе из-за этого деятеля я потерял рабочий день. Он провел их по улицам, и они требовали открыть специальные школы для ихних детей. За счет французских налогоплательщиков, разумеется. Взбаламутил весь город.
Билл едва смог удержаться от улыбки: перспектива платить деньги на содержание арабских школ, казалось, раздражала этого человека не меньше, чем перекрытие дорожного движения.
Водитель снова повернулся и осуждающе посмотрел на него.
— Неужели вам нравится все это?
Билл покачал головой, улыбка не сходила с его лица.
— Нет, — искренне ответил он после короткого раздумья. — Думаю, что нет.
— Ха! — торжествующе кивнул таксист. — А мне и подавно! Будь моя воля, этот Бухила первым бы отправился самолетом восвояси. — Он с гримасой отвращения покачал головой. — Если хотите знать, я считаю, что де Медем прав. Только он один имеет мужество говорить правду.
Это разожгло интерес Билла. Последние два года неофашисты Блеза де Медема небо не коптили, они с успехом разрабатывали богатейшую жилу антииммигрантских настроений французов. Некоторые из знакомых Биллу торговцев произведениями искусства поддерживали, по его твердому убеждению, это движение. Не исключено, что только на словах, но и это вполне устраивало господ неофашистов. Сегодня Билл впервые в жизни повстречал человека настолько невежественного, что до него не доходило, как он гадок.
— Так в чем же правда?
— Мы должны отправить их туда, откуда они явились к нам, — не унимался таксист. — Пусть французам дадут то, что они дают иммигрантам. Нам и не снились блага, которые они за здорово живешь получают. Жилье им — в первую очередь! Летний отдых для их детей — за счет нашего правительства! Это им все за то, чтобы они были так любезны и не поджигали больше наши машины. Они умеют только размножаться и качать права. Хотят иметь свои собственные школы, исповедовать свою религию? На здоровье! Имейте, исповедуйте, но у себя на родине, а не у нас.
Билл молча слушал этот изрыгаемый таксистом нескончаемый поток обвинений. Такси тем временем миновало центр города, обогнув Елисейские поля, и свернуло наконец на улицу Галилея. Билл с облегчением вздохнул.
— Остановитесь вон там.
Он расплатился и вышел из машины, хлопнув дверью и не обращая никакого внимания на возмущенные вопли таксиста, не получившего на чай. Прошел несколько метров и оказался перед двумя деревянными полированными дверями со сверкавшими на солнце медными украшениями. Он нажал на кнопку звонка и подождал, оглядываясь вокруг.
По обе стороны улицы высились ухоженные дома. Не было видно ни одного пешехода. Жильцы, а с ними адвокаты и налоговые консультанты, арендовавшие в этих зданиях многокомнатные квартиры под свои офисы, исчезли из города. Парижанин, желающий уклониться от уплаты налогов, знает, что август — самое подходящее для этого время года. Скользнув взглядом по машинам, Билл отметил, что преобладали «мерседесы» и «ягуары», как и «рэнджроверы» — престижные марки, в которых многие местные жители нуждались, чтобы удержаться на зыбкой почве пятнадцатого округа. В их потоке проехал бронзовый БМВ и остановился метрах в пятидесяти от Билла, который не заметил за собой слежки. В этот момент щелкнул американский замок, открылась дверь, и он вошел в дом.
Парень выключил двигатель БМВ и с ухмылкой повернулся к седовласому напарнику.
— Не заглянуть ли мне туда?
Тот поморщился и покачал головой.
— Вечно ты суешь нос куда не надо. Лучше пойди позвони по автомату, а не по игрушке, которую ты таскаешь в своем кармане и оповещаешь о наших делах пол-Парижа. Сообщи ему адрес и спроси, что нам делать. Да отдай мне ключи — вдруг наш американский приятель вздумает прогуляться в твое отсутствие.
За Биллом захлопнулась тяжелая стеклянная дверь, выходящая во внутренний двор, и в тот же момент его до дрожи пробрал прохладный кондиционированный воздух. Он быстрыми шагами прошел по вестибюлю, обставленному старинной мебелью, задрапированному красной тканью и украшенному позолотой. Из-за стойки навстречу поднялся, улыбаясь и широко разведя руки, мордастый консьерж.
— Господин Дюваль! Какими судьбами вы оказались в Париже в такое время года?
— Личные дела, Мишель, — коротко улыбнулся Билл.
— О! — В улыбке консьержа мелькнула тревога, в упавшем почти до шепота голосе прозвучало лицемерное участие. — Надеюсь, ничего серьезного?
Чуть заметная улыбка снова тронула губы Билла, он покачал головой.
— Похороны, Мишель. Почта есть?
Консьерж достал из ячейки пачку корреспонденции, положил сверху ключ и протянул все это Биллу.