Расплескавшийся виски

Действие книги происходит в загадочной, живописной Шотландии, наполненной королевскими тайнами, легендарными сражениями, старинными замками и аббатствами.

Автор выражает благодарность хозяевам и работникам Dalhousie Castle (Замок Далхауси) за незабываемый отпуск в окружении средневековых интерьеров, рыцарей, дружелюбных привидений и рассказы об истории замка, которые и подтолкнули к написанию детектива. Dalhousie Castle стал последним замком в Шотландии,

Также автор благодарит Роберта Сазерленда – ныне почтенного пенсионера, в прошлом Старшего Констебля Отдела по расследованию тяжких преступлений полиции Эдинбурга за некоторые идеи, рекомендации и беседы о полицейских буднях Шотландии.

Благодарность выражается и работникам винокурни Lagavulin (Лагавулин), расположенной на острове Islay (Айла), – производителям непревзойденного Scotch whisky с ярким торфяным характером и дымным ароматом за превосходную дегустацию и замечательный рассказ о производстве и истории шотландского виски.

С особой признательностью автор обращается к Анастасии и Кристиану, которые…

…впрочем, автор оставляет за собой право не аргументировать мотивы своей сердечной им благодарности.

– Динь-динь-динь, динь-динь-динь. Колокольчик звенит. Этот звон, этот звон о любви говорит…

Романс закончился. Сэр Эндрю Кэмпбелл встал с кресла, подошел к окну, отодвинул тяжелую бордовую штору. Небо хмурое. А бывает ли оно другим, не хмурым, здесь, в Шотландии? Бывает, конечно, но не в октябре; ясное небо в это время года – редкость. Сад, на удивление, зеленый, лишь кое-где желтые и красные пятна на деревьях привлекают взгляд. На лужайке возится садовник. Все как всегда: тихо, спокойно, хмуро-печально…

Сэр Эндрю вернулся к камину, подбросил дрова, открыл барную дверцу, рассматривал бутылки. Виски. Вернее, шотландский скотч. Такой коллекции позавидовал бы любой ценитель этого напитка. Какое-то время он раздумывал, какой сорт выбрать. Пожалуй, торфяной односолодовый… «Лагавулин». Да-да, вот эта бутылочка подойдет. Кэмпбелл открыл бутылку скотча шестнадцатилетней выдержки, вдохнул дымный, тонкий древесный аромат, плеснул в хрустальный тюльпан привычный «сингл шот» виски, поиграл напитком, перекатывая янтарную жидкость по стенкам тюльпана, довольно хмыкнул, затем поставил бокал на овальный стол у кресла. За годы он научился безошибочно отмерять полторы унции виски, несмотря на то что глаза уже совсем не те, что в молодости. Старые глаза, чего уж там говорить, без сильных плюсовых линз он давно не обходится. Сэр Эндрю подошел к окну, постоял, задумавшись, возле немодной ныне, но такой родной радиолы «Эдвард» и вновь опустил иглу на дорожку винилового диска.

Старая пластинка зашуршала, заиграли две гитары. А потом запел голос. Сэр Эндрю мог слушать этот голос бесконечно.

– В лунном сиянье снег серебрится… – подпевал он. – Вдоль по дороге троечка мчится…

Русские слова были сложны для произношения. Он так и не выучил родной язык Машеньки, жены, хотя прожил с ней, урожденной Марией Урусовой, в любви и счастье почти шестьдесят лет. Два года, как его Маши нет. А он слушает русские песни. Это ее голос звучит на виниловой пластинке. Сорок лет назад он записал этот голос-колокольчик на грампластинку и с тех пор слушал его и наслаждался дивными переливами.

Старший сын Арчи после смерти Машеньки записал все ее песни на компакт-диск. Голос жены зазвучал по-новому, звонко и чисто. Но сэр Эндрю так и не привык к новым технологиям, ему казалось, есть что-то фальшивое в таком звучании. Чтобы не обижать сына, он принял подарок с благодарностью, но, когда оставался один в замке, подходил к любимой радиоле и ставил старую пластинку.

Крутится винил:

– В лунном сиянии, ранней весною… – сэр Эндрю вытер мокрые глаза. – Помнятся встречи, друг мой, с тобою… Динь-динь-динь, динь-динь-динь… Колокольчик звенел…

Встретились они в пятьдесят шестом году в Париже. Эндрю, двадцатитрехлетний разгильдяй, сын адвоката Грегори Кэмпбелла, шотландского эсквайра, прогуливался по Монмартру, пытаясь зацепить симпатичную девчонку и весело провести вечерок в отеле Ритц. На ступеньках лестницы, ведущей к Сакре-Кёр, сидела девушка с корзинкой, заполненной сухими цветами. Цветочные букеты цепляли взгляд (право, как настоящие!), и поначалу он обратил внимание именно на них, а уже потом на девушку. А она была прехорошенькая. Он остановился на пару ступенек ниже и, спросил, заикаясь:

– Вы продаете цветы?

Глупый вопрос. Но ничего умнее в тот момент он не придумал.

– Да, мистер, – ответила она по-английски.

– О! А как вы поняли, что я из Великобритании?

– Акцент. У британцев своеобразный акцент. А вы, скорее всего, шотландец, – улыбнулась она и прищурилась: солнце светило ей прямо в глаза.

– То есть по одной фразе вы поняли это?

– Да.

– Надо же. А ваш английский великолепный.

– Спасибо. У нас в семье обучать языкам начинают с детства.

Странная девушка. В семье обучают языкам, а она продает цветы на Монмартре.

– Вы работаете в цветочном магазине? – спросил он.

– Нет. Я сама делаю эти букеты. Это мое творчество. Надо зарабатывать деньги.

Он ничего не понимал. А девушка улыбнулась такой лучистой улыбкой, что он растерялся. Мысль о том, что именно с ней он мог бы поразвлечься в Ритц-отеле, совершенно не приходила в голову.

– А что, у вас нет другой работы?

– Почему, нет? Я медсестра. Но денег не хватает. К тому же я старшая в семье, у меня еще есть младшие брат и сестра. Папа погиб в сорок четвертом. А маме одной трудно. Поэтому я по вечерам делаю цветы, а по воскресеньям продаю их в туристических местах.

– Покупают?

– Когда как. Бывают очень хорошие дни.

– Мне нравятся ваши букеты. Как будто только с клумбы. Давайте-ка я их куплю.

– С удовольствием продам вам, мистер. Какой букет вам больше нравится?

– Я возьму все, что у вас есть.

– Все?

– Ну да.

– А зачем вам столько цветов?

– Пригодятся.

– Что ж, берите. Я отдам вам вместе с корзинкой.

– Очень хорошо. Сколько с меня?

– Тридцать франков. И два франка за корзинку.