Распущенные знамёна
Шрифт:
Новый герб обсуждали долго и со вкусом, благо вариантов было предложено немало. В итоге, к большому неудовольствию Ленина, остановились на компромиссном варианте. Привожу его официальное описание:
«Государственный герб Российской Федерации представляет собой четырёхугольный, с закруглёнными нижними углами, заострённый в оконечности серебряный геральдический щит, на котором изображён всадник в синем плаще, усеянном красными звёздами на красном коне, поражающий копьём чёрного опрокинутого навзничь и попранного конём дракона».
В качестве государственного гимна решено временно использовать «Патриотическую песню» Глинки. Утверждённого текста гимн пока не имеет.
Вовсю
— Как ви (кавказский акцент у Сталина, когда он начинал горячиться, становился более выраженным) не понимаете, товарищ Жехорский! Свобода нации без права беспрепятственного выхода из состава государства — это свобода собаки, бегающей на цепи!
— Нет, это ви не понимаете, товарищ Сталин, — я не смог удержаться от передразнивания, за что удостоился злого взгляда от оппонента — что я совсем не прочь избавить, используя ваше сравнение, собаку от цепи, лишь бы её будка при этом оставалась на месте!
Спор грозил перерасти в межпартийный конфликт. Тогда Ленин и Спиридонова волевым решением изъяли вопрос из повестки съезда, дав дополнительное время на приведение полярных точек зрения к одному знаменателю.
Наш спор со Сталиным решили сами нации. Сначала независимости захотела Финляндия, затем Эстония, Литва; пожелала укрыться за Кавказским хребтом родина товарища Сталина Грузия. Но окончательно доконала Иосифа Виссарионовича Центральная Рада, которая чуть было не провозгласила независимость Украины, и только наличие в непосредственной близости верных Петрограду войск, которые недвусмысленно лязгнули затворами, уберегло Раду от поспешного решения.
Тот день ничем не отличался от ставших уже привычными напряжённых рабочих будней. Я вышел из машины и направлялся к входу в мини-отель «У коменданта» когда услышал за спиной знакомый голос:
— Товарищ Жехорский…
Я обернулся. Сталин шёл ко мне с протянутой рукой. Руку я, естественно, пожал, хотя и напрягся тоже. Но удивительное дело: во взгляде Сталина я не нашёл никакой тайной мысли. Человек смотрел на меня дружелюбно и слегка смущённо.
— Хочу извиниться перед вами, Михаил, — сказал Сталин. — В споре о самоопределении наций правы были вы, а я нет. Излишняя свобода, оказывается, идёт во вред. Признаться, до последнего времени я думал иначе. На ближайшем заседании комиссии я поддержу ваш вариант.
Так началась моя дружба со Сталиным, которая мне самому представлялась дружбой кошки с мышкой.
Я поделился сомнениями с близкими людьми. Ёрш был категоричен: «Ерунда! Ты мыслишь стереотипами. Сталин — мужик правильный, и если периодически подрезать ему крылышки, дабы не взлетел орёл наш горный на самую вершину власти, будет от него стране польза великая!» Васич в целом с Ершом согласился, однако добавил: «Ты, Джерри, будь всё-таки поосторожнее…»
Женщины расположились на другом полюсе мнений. Ольга сказал прямо: «Зря ты, Мишка, с этим рябым упырём связался!» Маша была более дипломатична. «Сталин опасный человек, — сказала она. — Будь при нём всегда начеку».
**
«Уважаемый Владимир Михайлович! Как только получил приглашение работать в возглавляемом Вами институте, так сразу начал сборы. Своего странного пациента, который именует себя Артуром Слепаковым, как вы и присоветовали, беру с собой. Уже договорился с двумя санитарами, которые изъявили готовность за малое вознаграждение помочь сопроводить его в столицу…»
Глава третья
Весной 1918 года над Украиной шелестел парад знамён. В Киеве развевалось «жовто-блакитное» знамя Украинской Народной Республики Советов, рядом с которым реял российский триколор — символ нерушимого союза двух советских республик. Такой же жёлто-синий флаг, но без наложенных на него букв «УНРС» ветер трепал над прифронтовым Львовом (отбитым у блока Центральных держав в ходе последнего наступления русских армий), куда перебралась вытесненная из Киева Центральная Рада. Здесь после объединения Украинской Народной Республики и Западно-Украинской Народной Республики возникла так называемая Директория, глава которой Владимир Винниченко вёл в эти дни в Петрограде нелёгкие переговоры с ВЦИК о признании своего правительства единственной законной властью в Украине.
Над Гуляйпольским Советом флаг был радикально чёрного цвета. Здешний Голова Нестор Махно занял выжидательную позицию и не спешил менять цвет. Махно отнюдь не был человеком глупым, или, не подумайте, наивным. Он прекрасно понимал, что сколь-либо долгое существование находящегося под его рукой анархо-коммунистического анклава невозможно ни внутри большевистско-эсеровского государства, ни, тем более, внутри самостийной Украины, к которой стремилась Директория. Предложение некоторых своих сторонников «биться за идею до последнего бойца», он держал в уме как самый крайний вариант. Не воевать хотел Махно, но торговать. Кружившие вокруг Гуляйполя «отряды самообороны» представляли нынче достаточно грозную военную силу. Её-то и собирался выставить на торги батька Махно, рассчитывая получить в обмен на лояльность привилегии от власти для себя и своих ближайших соратников. Поскольку в вопросе о том, какой власти следует покориться, Махно ясности не видел — он и выжидал, а пока привечал в своей вотчине прибывающих со всех концов России анархистов. На сегодняшние «политические посиделки» собрались в «резиденции» Махно наиболее доверенные люди, чтобы послушать рассказ московского гостя.
— … Мы решили не подчиняться и оружия не сдавать, как это сделали наши питерские товарищи!
Говоривший, Пётр Аршинов, покосился на бывшего командира питерских отрядов «Чёрное знамя» Иуду Гроссмана, предпочитавшего, впрочем, чтобы его именовали Рощин. Тот лишь ехидно улыбнулся:
— И как разобрался с демаршем товарищ Бокий, когда ему надоело вас уговаривать?
— Чёрт ему товарищ! — в сердцах воскликнул Аршинов. — Подогнал к нашим позициям две артиллерийские батареи, — восемь орудий против наших двух! — под их прикрытием растащил с помощью броневиков баррикаду, а потом натравил на нас «чёрных дьяволов»: красногвардейскую бригаду морской пехоты. Ты их должен хорошо помнить по Эзелю, — обратился Аршинов к Фёдору Щусю.
Тот лишь мрачно кивнул. Воспоминание было не из приятных. Приехал черноморский матрос поддержать балтийских братишек и попал как кур в ощип: всучили ему морпехи Шишко, как активному участнику мятежа на Моонзунде, лопату и заставили до окончания операции «Контр Страйк» строить укрепления. Потом пинком под зад вышибли с флота.
— Так эти черти, — продолжил меж тем Аршинов, — ворвались к нам вообще без оружия, мы от растерянности и стрелять не стали, а в рукопашную мы против них и пяти минут не продержались.