Распутин-1917
Шрифт:
— А что они попросят взамен? — осторожно спросил Сталин, взглянув на собеседника с интересом и недоверием.
— Отказ от революционных репрессий по отношению к офицерскому составу.
— Их благородия хотят сохранить свои привилегии?
— Только жизнь и человеческое достоинство. Они предлагают воздержаться от истребления людей по сословному признаку по вполне прагматичной причине — террор против фронтовиков, умеющих держать в руках оружие, обязательно обернется кровавой междоусобицей на радость внешним врагам.
— Большевики не признают террор приемлемым способом политической борьбы, — начал революционер, но, встретившись с насмешливым взглядом Григория, переформулировал свою мысль. — Ликвидация классового общества не означает физическое истребление представителей эксплуататорских классов. В случае революции снизу задача будет стоять противоположная — как удержать народные массы от самосуда.
— Армия в умелых руках — универсальный инструмент, в том числе и для предотвращения судов Линча. Её только надо осторожно направить и мотивировать.
— И как вы предполагаете мотивировать разделённую сословными привилегиями, классово неоднородную массу людей в шинелях?
— Война безжалостно сметает кастовые перегородки. И дело совсем не во фронтовой простоте и доступности офицера, месяцами лежавшего вместе с солдатом в мокрых, грязных окопах, питавшегося с ним из одного котла, ложившегося в одну братскую могилу… Среди офицеров начала 1917 года менее пяти процентов имеет хоть какой-то личный капитал, позволяющий отнести их к классу эксплуататоров. До 80 % прапорщиков происходят из крестьян и только 4 % — из дворян.(****) Четыре пятых служивых не имеют вообще никакого дохода, кроме жалованья. Сегодняшняя русская армия только внешне феодально-императорская, а по сути своей вполне рабоче-крестьянская. Осталось убрать анахронизмы в виде совершенно глупых запретов и средневековых наказаний для нижних чинов, сменить приоритеты с защиты престола на защиту всего Отечества. Если же разделить армию на правильных и неправильных, натравить солдат на офицеров, она рухнет и погребёт под собой самые благие помыслы о победном бескровном шествии нового общественного устройства.
— У меня такое впечатление, что о коммунизме вы говорите с нескрываемым сарказмом. Чем он вам не нравится?
— Как символ веры — вполне достойная мечта. Идея построить рай на земле не блещет новизной, но подходит для объединения народных масс на некоторое время… Если всерьез, то куда ж девать первородный грех? Как исчезнет набор страстей человеческих? Лозунг “каждому по потребностям” крайне опасен тем, что любые желания удовлетворить невозможно, а неограниченное потребление разлагает. При отсутствии сдерживающего фактора со стороны государства и религии, остается только самоограничение. Но за счет чего его привить нашему несовершенному человеку? Надеяться, что всё произойдет само собой и волшебным образом изменится после отмены частной собственности? Так в первобытно-общинном строе её не было, а как всё обернулось…
— А какую ближайшую цель вы считаете достойной, если отрицаете саму возможность воспитания человека будущего?
— Очень скромную. Сугубо тактическую. На данном историческом этапе я попытаюсь не дать убить людей, уже попавших в перекрестье прицела. Планирую подпалить хвост желающим разжигать костёр в чужом лесу, но тут уж — как повезёт. Времени для подготовки полноценной операции возмездия крайне мало.
Сталин вышел из особняка на берегу Средней Невки далеко за полночь. Молчаливый, вежливый водитель доставил его к хмурому доходному дому на 10-й Рождественской, где на шестом этаже располагалась квартира доверенного партийного товарища Сергея Аллилуева. Выйдя из салона на колючий ветер, Иосиф Виссарионович поёжился, взглянул на тёмное небо, покачал головой, вспоминая слова Распутина. “Хвастун! — резюмировал Сталин, — хвост он банкирам подпалит… Как же!” Лёгким шагом будущий генсек зашел в парадное, перебирая в голове неотложные дела завтрашнего дня. В первую очередь надо потребовать финансовый отчёт и запросить из Швейцарии последние речи и статьи Ленина!…
—---------
(*) В книге А.Островского «Кто стоял за спиной Сталина?» на основе архивных документов анализируется деятельность Сталина в период с 1898 г. по март 1917 г. И на основании изученного архивного материала автор приходит к выводу, что "одним из вопросов, входившим в компетенцию И.В.Сталина как члена ЦК РСДРП (б), являлся вопрос о финансах". Один из грузинских революционеров Г.Уратадзе, лично знакомый со Сталиным и даже в молодости сидевший с ним в тюрьме в одной камере, утверждает, что Сталин «был главным финансистом российского большевистского центра».
(**) Из речи А.Гитлера в мюнхенской пивной 8 ноября 1939 года.
(***) В июле 1917 И.В.Сталин в обращении к рабочим Петрограда заявил, что либо в России будет советская республика (революция, левый проект), либо страна станет колонией Великобритании и США. Правый Меньшиков и левый Сталин совпали.
(****) Н.Н.Головин “Военные усилия России в мировой войне.” Париж, 1939.
Глава 23. Построенные навечно.
Нью-Йорк — архипелаг на берегу океанского залива, усеянный сталагмитами небоскребов, как весеннее пахотное поле — булыжниками-валунами. Мать-земля вытолкнула из своего чрева геометрически-правильные конструкции, и они воткнулись в безоблачное небо так основательно, словно стояли здесь вечно. Ничто и никто не может поколебать монументальность этих рукотворных изваяний. Никакая стихия не способна нанести им вред. Куда уж маленькому, слабому человеку! Но он всё равно попробовал.
Янтарные языки пламени лизали черный от копоти камень, суетились в оконных и дверных проёмах, упрямо ползли по карнизам и лестничным маршам наверх, к солнцу. “Мы свои! Мы идем к тебе!” — кричали они светилу. Казалось, топится огромная печь, трещат, дышат знойным пламенем дрова, пожираемые огнём. Гремит железо, будто едут ломовики, и длинные полосы, свешиваясь с телег, задевают за камни мостовой, взвизгивают, как от боли, ревут, гудят. На их какофонию наслаивается злой, шипящий звук, режущий воздух. Это исполинский точильщик, спрятавшись под Бруклинским мостом, очиняет безнадежно тупой клинок.
— Хорошо занялось! — не отрывая глаз от окуляров мощного морского бинокля, произнес поручик Грибель. — Удивительно, что нас никто не остановил, ни разу не проверил и ничего не заподозрил.
— Сам бы не поверил, — подтвердил Зуев. — Стоит надеть рабочую спецовку и повесить на плечо моток кабеля — становишься никому не интересной мебелью. Все тебя видят, но никто не замечает.
— “Айболит” еще ни разу не ошибся в своих наставлениях, — усмехнулся поручик, засовывая бинокль в саквояж и на глазах превращаясь в достопочтенного лютеранского священнослужителя. — Пойдемте, сын мой, у нас сегодня много дел. Ставский только что выволок багаж из этого нечестивого дома. Пора ехать, исповедовать заблудшие души.