Распутный век

Бретон Ги

Премьер-министр колебался. Этот разрыв мог иметь серьезные последствия. Маленькая инфанта жила в Версале уже в течение трех лет. Отослать ее назад, в Испанию, значило бы дать пощечину мадридскому двору. Могла даже начаться война.

Целыми днями м-м де При с изуверской изворотливостью описывала герцогу Бурбонскому коронование герцога Орлеанского, опалу, унижение, разорение…

Однажды Людовик XV заболел. Колеблющийся герцог пережил страшные часы. «Так как он спал как раз под апартаментами короля, — говорит нам Дюкло, — ему послышался необычный шум и возня. Он быстро встал и прямо в ночной рубахе поднялся наверх. Маршал, первый хирург, который спал в прихожей, встал, удивившись его появлению в столь ранний час. Он подошел и спросил о причине его беспокойства. Герцог, будучи вне себя, отвечал несвязно, едва выговаривая слова: „Я услышал шум… король болен… чем я могу помочь?“ Маршал с трудом успокоил его и проводил в спальню. Герцог; казалось, говорил сам с собой:

«Я больше не попадусь… Если он оправится, надо его женить!» Планы м-м де При осуществились. Через несколько дней герцог провел через совет решение об отправке инфанты домой. Он послал милое письмо в Мадрид, чтобы известить Филиппа V о только что принятом решении.

Правители Испании никак не ожидали такой новости, они пришли в неописуемую ярость. Немедленно были высланы французские послы, так же как и две дочери Филиппа Орлеанского — вдова Людовика I и м-ль де Божоле, которая должна была выйти замуж за дона Карлоса. Все французские консулы получили приказ покинуть испанские порты в течение 24 часов; из Франции были отозваны мадридские министры. Испания, оскорбленная м-м де При, готова была надолго возненавидеть Францию и объединиться с австрийским домом…

Плачевный результат подобного разрыва не особенно опечалил любовницу премьер-министра, занятую в то время поисками жены для Людовика XV. Герцог спешно подписал указ о высылке инфанты. Король не выказал по этому поводу ни малейшего неудовольствия. Инфанта уехала 5 апреля 1725 года, еще до того, как была найдена новая будущая королева Франции.

Был составлен список европейских незамужних принцесс, с именами, домами, возрастом и вероисповеданием. Выяснилось, что из ста принцесс, которые могли бы претендовать на французский престол, сорок восемь — старше двадцати четырех лет и не подходят, десять — из младшей ветви или слишком бедны, двадцати девяти — меньше двенадцати лет и, стало быть, они не брачного возраста. Оставалось семнадцать принцесс, из которых предстояло сделать выбор. Во глазе списка — принцесса Английская. Но пришел отказ от ее отца, принца Гальского, из-за разницы в вероисповедании. Тогда герцог Бурбонский попытался сделать претенденткой свою сестру, м-ль де Вермандуа. Быть может, ее бы и выбрали, если бы однажды вечером она не совершила непростительную ошибку-она оскорбила м-м де При. Фаворитка не смогла этого перенести. Она посмотрела ей прямо в глаза и ответила:

— Ты никогда не станешь королевой.

На следующий день она убедила своего любовника, что Европа возмутится подобным выбором, «в котором проявится его эгоистическая власть над молодым монархом». Герцог отказался от своего предложения. Поиски невесты, которая не внушала бы опасений м-м де При, продолжались. Многие могли бы подойти, но были не без изъянов: принцессу Португальскую отвергли из-за сумасшедшего отца; принцессу Хессе-Ринфельд — из-за странных слухов о ее матери: говорили, она родила сперва дочь, а потом кролика… Кто знает? Это могло отразиться на потомстве Бурбонов. Короче, дело затянулось, европейские дворы принялись уже злословить.

Тогда-то м-м де При и пришла в голову мысль… В списке принцесс на выданье на первом листе стояло имя, сразу вычеркнутое в свое время по причине бедности невесты — этой Золушки, дочери Станислава Лещински. Фаворитка сама и внушила тогда герцогу:

польской невестой следует пренебречь. Теперь же она вспомнила свой прежний замысел — извлечь для себя выгоду из того факта, что королева именно ей обязана будет своим высоким положением… Портрет Марии, написанный Пьером Гобером, был представлен королю.

Людовик XV был очарован и объявил Совету, что согласен жениться на Марии Лещинска. В этот же вечер в Виссембург отправили письмо. Кардинал де Роан передал его экс-королю Польши. Прочитав послание, тот в смятении бросился со всех ног в комнату, где жена его и дочь занимались шитьем.

— Встанем на колени, — вбегая, воскликнул он, — и возблагодарим Бога!

— О отец мой, — воскликнула Мария, — вас снова призывают занять польский трон?

— Нет, дочь моя, — ответил Станислав, — небо к нам еще благосклоннее. Вы — королева Франции!

Задыхаясь от переполнившей их радости, Лещински встали на колени, чтобы отблагодарить Бога за оказанную милость.

* * *

В течение нескольких недель проект женитьбы короля сохранялся в тайне. Но частые поездки из Версаля в Виссембург и обратно не остались незамеченными, и тайное стало явным. И двор и весь народ закричали о мезальянсе. Писатели, в частности Вольтер, принялись критиковать польскую принцессу. Пошли экстравагантные слухи, рассказывали даже, что у нее два сросшихся пальца и она грешит противоестественной холодностью. Король, безразличный к этой критике, назначил свадьбу на 27 мая. Когорта придворных отправилась в Виссембург, а м-м де При, дабы подчеркнуть бедность Лещински, отправила Марии — Мари в подарок дюжину сорочек (впрочем, у нее их действительно не было)…

В то время как будущая королева Франции готовилась отправиться в Фонтенбло, Флери, забросив все дела, старался дать Людовику XV основы сексуального образования.

Он показывал ему сладострастные картинки и поручил молодому художнику, специализирующемуся в жанре «обнаженной натуры», принести «рисунки этой натуры в действии». Но молодой король проявлял лишь скромный интерес к подобным картинкам… Пришлось идти дальше: нашли неприличную скульптуру — монарху следовало потрогать ее собственными руками, «чтобы не смутиться, когда польская принцесса, такая же невинная и скромная, как н он, окажется в его постели».

Пятого сентября Мари торжественно прибыла в Фонтенбло. Свадебная церемония состоялась в часовне и была столь продолжительной, что юная невеста потеряла сознание.

Вечером пятнадцатилетний Людовик XV оказался наконец, наедине с женщиной. Был ли он застенчивым, неловким, стыдливым? Кажется, нет, — судя по письму, которое на следующий день герцог Бурбонский отправил Станиславу Лещински. Вот оно: «Имею честь сообщить Вашему Величеству деликатные подробности, о которых следует хранить молчание. Они убедят Вас в том, что я осмелился в Вашем присутствии утверждать, — королева бесконечно мила королю; это не придворная лесть. Да позволено мне будет довести до сведения Вашего Величества, что король, приняв участие в развлечениях и фейерверке, отправился в спальню королевы. Ночью он семь раз доказал ей свою нежность. Как только король изволил встать, он послал доверенное лицо, и оно мне это и передало. Когда я вошел к королю, он сам повторил мне переданное, описывая удовольствие, доставленное ему королевой» <Письмо герцога Бурбонского хранится в национальном архиве, в разделе «Исторические памятники»>. Итак, после долгих уверток Людовик XV неплохо начал свою карьеру… Что же касается м-м де При, то она спокойно могла смотреть в будущее: маленькая королева познала блаженство, за которое она всегда будет ей благодарна…

КАРДИНАЛ ДЕ ФЛЕРИ НАХОДИТ ДЛЯ КОРОЛЯ ЛЮБОВНИЦУ, ЧТОБЫ САМОМУ СТАТЬ ОБЛАДАТЕЛЕМ АБСОЛЮТНОЙ ВЛАСТИ

Подарок прелата есть всегда дар Божий.

Франсуа МОРИАК

Восхитительный медовый месяц Людовика XV и Мари в Фонтенбло длился целых три месяца.

Король, побуждаемый рано проснувшейся и долго сдерживаемой мужественностью, каждый вечер отправлялся на половину королевы и совершал с нею подвиги, отзвуки которых приводили в восторг придворных дам и камердинеров, толпящихся за дверью.