Распутный век
Шрифт:
— Ваше величество, заклинаю вас — вам надо избавиться от злых духов!
Два этих почтенных прелата сменяли друг друга до самого вечера и в конце концов доняли короля. В семь часов, чувствуя, что силы покидают его, он согласился, прошептав:
— Пусть она уедет… далеко… все равно куда…
Епископ тотчас же поспешил в комнату, где м-м де Шатору и ее сестра с тревогой ожидали известий. «Они услышали, как открылась двустворчатая дверь, — пишет герцог де Ришелье, ставший свидетелем этой сцены, — и увидели, что к ним направляется Фитц-Джеймс; взоры его сверкали, когда он объявил:
— Король приказывает
Он вышел, чтобы немедленно отдать приказ о разрушении деревянной галереи, соединяющей апартаменты короля и герцогини, дабы народ узнал о происшедшем разрыве». «Словно громом пораженные, — пишет далее Ришелье, — сестры, застывшие, только что не умершие, ничего ему не ответили». Герцог де Ришелье знал страсть короля к м-м де Шатору. Он дал понять, что от имени короля воспротивится их отъезду и всю ответственность за это берет на себя. Фитц-Джеймс настаивал на своем: короля будут соборовать лишь после отъезда сестер де Несль.
— Законы церкви и наши святые каноны, — вкрадчиво нашептывал он Людовику XV, — запрещают нам причащать умирающего, если его сожительница находится в городе. Ваше величество, прошу вас — отдайте новый приказ об отъезде сестер… — И не задумался добавить: — Нельзя терять ни минуты — вашему величеству недолго осталось жить…
Король, напуганный до смерти тем, как Фитц-Джеймс повысил голос, произнося «сожительница», согласился на все, чего от него хотели. Его приказ был так тщательно исполнен, что жители Метца ополчились против фавориток. В королевских конюшнях для них даже не нашлось повозки — ни один офицер не решился ее выделить… А ведь совсем недавно они обладали всей полнотой власти… Все отвернулись от них в тяжелую минуту. И только маршал де Бель-Иль, опасаясь, как бы народ не разорвал их, и помня об оказанных ему сестрами услугах, предоставил им карету. Они поспешили укрыться на этом островке спасения… Чтобы избежать безумств толпы, в карете плотно задернули занавеси…
Как только эти дамы покинули город, епископ Суассонский дал разрешение соборовать короля…
В то время как Людовик XV получал последнее причастие, мадам де Шатору с сестрой спасались бегством под град оскорблений и угроз. Вслед им бросали камни, запускали ведра с водой и даже… «ночные горшки, наполненные мочой». В Коммерси чернь изготовилась разбить карету и разорвать сестер в клочья. Если бы не вмешательство городского нотабля, это, несомненно, удалось бы. На всем пути крестьяне осыпали женщин грязными ругательствами, поносили их как виновниц болезни короля. Самые страшные оскорбления предназначались м-м де Шатору…
Однако, презрев свой позор, до Парижа она так и не доехала, объяснив это в письме герцогу де Ришелье, своему доверенному лицу, — она называла его «мой дядюшка»: «Думаю, что король набожен, пока он беспомощен… Когда немного поправится, он сразу же обо мне вспомнит, он не устоит — непременно заговорит обо мне, и тогда уж как-нибудь мягко и осторожно, расспросит у Лебеля или Башелье, что со мною сталось. Они же на моей стороне — дело мое будет выиграно. Верю, что короля вылечат и все уладится. Я не еду в Париж. Поразмыслив как следует, я решила остаться с сестрой в Сент-Менехулде».
В то время как м-м де Шатору остановилась в Сент-Менехулде,
— Мадам, я прошу у вас прощения за скандал, которому я виной, за все горе и печали, что я вам причинил.
Угрызения совести положительно сказались на состоянии его здоровья — уже через неделю ему стало лучше. Эта новость вызвала взрыв ликования во всем королевстве. Повсюду зазвонили колокола… Народ так радовался за своего короля, за дорогого Людовика XV, что с этих пор прозвал его Любимым.
В конце сентября монарх возвратился в столицу. Парижане, опьяневшие от радости, встречали торжественную процессию: они забрались на крыши домов, на статуи, на деревья… Женщины плакали, дети прыгали и кричали… Все с обожанием взирали на молодого, тридцатичетырехлетнего правителя, ставшего снова прекрасным, как Бог.
М-м де Шатору находилась в толпе, она была горда и счастлива триумфом своего любовника. Какой-то прохожий узнал ее.
— Вот она, шлюха! — крикнул он и плюнул ей о лицо.
Домой она вернулась не на шутку расстроенная.
Людовик XV снова расположился в Тюильри. Мари Лещинска наивно полагала, что он вернется к ней и будет делить с ней ложе, как в старое время. Она мечтала об этом… но быстро образумилась. Как только к королю вернулись силы, он стал громко жаловаться: нечестный духовник коварно воспользовался его болезнью, его беспомощностью и вынудил недостойно поступить с «особой, чья вина заключалась лишь в чрезмерной любви к нему». Целый месяц он только и думал, что о своей герцогине. Наконец 14 ноября в десять часов вечера, не в силах больше сдерживаться, он тайно покинул Тюильри, миновал Королевский мост и отправился на улицу Бак к ней домой. «Он желал, — пишет де Ришелье, — вновь вдохнуть ее очарование;
положил без посредников узнать условия ее возвращения ко двору; жаждал получить прощение за все происшедшее во время его болезни в Метце».
Войдя к м-м де Шатору, король был неприятно удивлен: огромный флюс обезобразил лицо молодой-женщнны. Разумеется, он сделал вид, что ничего не заметил… Он просил ее вернуться в Версаль.
Красавица, однако, оказалась злопамятной. — Я вернусь, — ответствовала она, — лишь при том условии, если герцог де Буйон, герцог де Шатийон, Ларошфуко, Балерой, отец Перюссо и епископ Суассонский будут изгнаны.
Король, горевший желанием возобновить близость с герцогиней, согласился на все ее требования. Для пущего примирения, счастливые, они немедленно возлегли на ложе страсти. «М-м Шатору, — рассказывает Ришелье, — решила доказать поистине без страха и упрека любовнику свое расположение. Трудное путешествие, необычные волнения, сложные противоречия и долгое воздержание донельзя их распалили. Они были так возбуждены, так несдержанны, что король оставил свою возлюбленную с приступом сильной головной боли и с высокой температурой, — она серьезно заболела». Бедняжка не смогла от этого оправиться — через две недели она умерла. Видимо, так суждено было: один из любовников умрет от последствий ночи любви…