Рассечение Стоуна
Шрифт:
– Однажды это всплывет и всех нас убьют.
– Прекрати. Если так уверена, что я проболтаюсь, зачем затеяла этот разговор? Слезь с меня.
Она легла на меня плашмя. Ее лицо было совсем рядом, и на секунду мне показалось, что она меня сейчас поцелует. С чего бы, ведь мы ссорились. Я смотрел ей в глаза, на пятнышко в правой радужке, чувствовал на лице ее свежее, легкое дыхание, видел, какой роковой красавицей она станет. Меня одолевало воспоминание о нашей близости в кладовой.
Зрачки у нее расширились,
Там, где ее бедра прижимались к моим, я ощутил растекающееся тепло.
Пижама у меня сделалась мокрая. Воздух под накомарником наполнился запахом свежей мочи. Глаза у нее закатились, стали видны одни белки. Она закинула назад голову. Содрогнулась, выгнула спину дугой. Подарила мне последний взгляд.
– Ты обещал. Не вздумай забыть.
Она спрыгнула с меня и была такова. Догнать ее, разорвать на кусочки!
Шива схватил меня за плечи. Ее ли он хотел защитить или просто выступил в роли миротворца, не могу сказать. Глаза он отводил в сторону. Меня всего трясло от ярости, а он сдирал постельное белье. Мои пижамные штаны были насквозь мокрые, Шива обходился без них. Я набрал в ванну воды и помылся, Шива сидел на стульчаке. Вернувшись в спальню, я надел свежую пижаму. Тут вошел Гхош.
– У вас свет. Что стряслось?
– Несчастный случай, – буркнул я.
Шива промолчал. Запах было ни с чем не спутать. Я сгорал со стыда. Можно было свалить все на Генет, но я не стал. Открыл на пять минут окно, и все.
Гхош вытер тюфяк, помог мне его перевернуть, принес свежие простыни, перестелил постель. Мне показалось, он расстроен.
– Возвращайся к гостям, – велел я. – С нами все отлично. Ей-богу.
– Мальчики мои, мальчики… – Пробормотал Гхош. Он решил, что это я намочил постель. – Представить себе не могу, что вы пережили.
Это была правда. Он и представить не мог. Как и мы не могли себе представить, что пережил он.
– Никогда больше с вами не расстанусь.
При этих словах у меня кольнуло в груди. Зачем он это сказал? Как будто все зависит только от него. Как будто забыл про судьбу и туфли Абу Касыма.
Глава четырнадцатая. Слово за слово
Со смерти Земуя прошло шестьдесят дней, а Генет по-прежнему безвылазно сидела дома. Розина из-за своего выбитого зуба старалась не улыбаться и была сурова как абиссинский кабан.
– Довольно, – сказал ей Гебре в День святого Гавриила. – Я переплавлю крест, чтобы сделать тебе серебряный зуб. Пора бы начать скалить зубы и носить белое. Того хочет Господь. Из-за тебя его мир делается мрачным. Даже законная жена Земуя сняла траур.
– Ты называешь эту шлюху его женой? – закричала Розина. – Да стоит подуть сквозняку, как она уже ноги расставила. Не говори при мне о ней.
На следующий день она
Хема попыталась уговорить ее разрешить дочке ходить в школу и получила отпор:
– Траур еще не закончился.
Через два дня, в субботу, выходя на кухню, я услыхал из жилища Розины лулулу с оттенком некой торжественности. Я постучал. Розина чуть приоткрыла дверь и оглядела меня горящими глазами. В руках у нее была бритва.
– У вас все в порядке?
– Все хорошо, спасибо.
И она захлопнула дверь. Но я успел заметить Генет с полотенцем на лице и какие-то кровавые тряпки на полу.
Я тут же рассказал все Хеме, и теперь уже она постучалась к Розине. Розина замялась.
– Входите, если приспичило, – сказала она наконец. – Мы закончили.
В комнате пахло женщинами. И ладаном. И еще свежей кровью. Прямо нечем было дышать. Голая лампочка под потолком не горела.
– Закрой дверь, – бросила мне Розина.
– Не закрывай, Мэрион, – возразила Хема. – И включи свет.
У кровати Генет на тумбочке стояла спиртовка. Рядом лежали бритва и окровавленный кусок ткани.
Генет сидела смирно, уперев локти в колени, руки ее с зажатыми в них тряпками обхватывали лицо. Поза мыслителя, если бы не эти тряпки.
Хема отняла ее руки от лица. На висках возле бровей – глубокие вертикальные разрезы вроде цифры 11, по два с каждой стороны. Свернувшаяся кровь была черная как смола.
– Кто это сделал? – возмутилась Хема, прижимая к ране тампон.
Ответом ей было молчание. Розина с улыбкой смотрела куда-то вдаль.
– Я спрашиваю, кто это сделал? – Тон у Хемы был острее бритвы, которая нанесла раны.
Генет ответила по-английски:
– Это я ее попросила.
Розина резко одернула ее на языке тигринья. Я знал, что эта короткая гортанная фраза значит «Замолчи». Генет не послушалась.
– Это знак моего народа, – продолжала она, – знак племени отца. Если бы отец был жив, он бы мною гордился.
Хема немного помолчала. Черты ее смягчились.
– Твой отец умер, девочка. Ты, по милости Господней, жива.
Розина нахмурилась. Слишком много английских слов, по ее мнению.
– Идем со мной. Позволь мне обработать раны, – проговорила Хема.
Я опустился на колени:
– Пойдем с нами. Ну пожалуйста.
Генет тревожно посмотрела на мать и прошипела:
– Вы только все испортите. Мы с ней обе хотим, чтобы остались следы. Прошу вас, уходите.
Гхош посоветовал сохранять спокойствие.
– Она нам не дочь.
– Ошибаешься. Она ест с нами за одним столом. Мы оплачиваем ей школу. Если с ней приключилось что-то недоброе, мы не можем просто взять и умыть руки.