Расшифрованный код Ледового человека: От кого мы произошли, или Семь дочерей Евы
Шрифт:
Глава IX
ПОСЛЕДНИЙ ИЗ НЕАНДЕРТАЛЬЦЕВ
Генетика особенно могущественна, когда дело доходит до разбирательств между соперничающими теориями. В Тихом океане она решительно встала на сторону сторонников азиатского происхождения полинезийцев в ущерб теории американского происхождения, выдвигаемой Туром Хейердалом. Произойдет ли нечто подобное и в Европе? Смогут ли генетики дать столь же уверенный ответ на вопрос о судьбе неандертальцев? Были ли эти странные люди промежуточной стадией на пути к современным европейцам или они представляли совершенно другой вид, который был вытеснен тонкокостными, умелыми и артистичными пришельцами из Африки? Так звучал принципиальный вопрос, на который я решил попробовать ответить с помощью митохондриальной ДНК. В свое время успех с сирийскими хомячками дал мне уверенность в надежности сегмента ДНК, называемого контрольным регионом, после этого он блестяще показал себя в решении тайны Тихого океана, и вот теперь я почувствовал, что в силах подступиться к разгадке гораздо более сложной головоломки в Европе.
Я раскрыл происхождение народов Полинезии, изучая то генетическое разнообразие, которое мы обнаружили у их потомков. У громадного большинства обследованных нами островитян записи последовательности ДНК были либо идентичными, либо очень похожими друг на друга. Из 500 оснований, составляющих нужный нам сегмент ДНК, различия между ними составляли одну, самое большее две мутации. На эволюционной временной шкале все эти люди имели общего предка, причем совсем недавно. Раскручивая генетический след идентичных и почти идентичных последовательностей, мы двигались в обратном направлении, от острова к острову, к Тайваню и югу Китая. Этот маршрут представлял собой как бы полный отчет о передвижениях первых полинезийцев, об их немыслимых путешествиях, записанный в генах современного населения. Но было буквально несколько полинезийцев, всего около 4%, ДНК которых рассказала другую историю. Они, в пределах своей группы, были тесно связаны друг с другом, если судить по последовательности ДНК, но резко отличались от других полинезийцев в среднем на тринадцать мутаций. Эта группа вела родословную не из Азии, нам удалось проследить ее происхождение, как было описано ранее, с побережья Новой Гвинеи, откуда они, а возможно, это была она, сев в лодку, отправились (или отправилась?) на восток, в Тихий океан.
Митохондриальная ДНК совершенно четко показала, что предки по материнской линии современных полинезийцев происходят из двух разных мест — от двух очень различных народов, которые впоследствии перемешались. Может быть, и у европейцев мы обнаружим смешанное генетическое прошлое, так что в современной популяции Европы будут представлены, предположим, неандертальская и кроманьонская группы? Несмотря на то что смешение неандертальцев и кроманьонцев могло произойти сорок, а то и пятьдесят тысяч лет назад — срок огромный по сравнению с тремя-четырьмя тысячами лет в тихоокеанском деле, я все же не сомневался, что все равно смогу обнаружить все отдельные группы в Европе так же, как сумел сделать это в Полинезии. Откуда такая твердая уверенность? Только из-за удивительных особенностей механизма наследования митохондриальной ДНК. В отличие от хромосом ядра митохондриальная ДНК не перетасовывается в каждом поколении. Единственные изменения в ее структуре возникают в результате мутаций, а для них сорок тысяч лет не такой уж долгий период. Если смешение между неандертальцами и кроманьонцами реально имело место, мы должны были обнаружить свидетельства этого, изучая современное население Европы.
Выяснить это можно было лишь одним способом: моей исследовательской команде пора было приниматься за работу. Предстояло тестирование обширнейшего материала. С чего начать, как подступиться к этой работе? К кому обратиться за помощью? И о чем просить — может, о том, чтобы дали свою кровь для исследования? Предстояло решить массу вопросов, но в одном я был твердо уверен. Насколько возможно, мы должны стараться сами собирать пробы крови, не полагаясь на старые образцы.
У этого требования было научное объяснение: я хотел, чтобы мы точно знали, что если та или иная проба получена, например, из северного Уэльса, то она взята у кого-то, чьи предки жили там же. Мы принялись за разработку плана кампании. Мартин Ричарде, который к этому времени был старшим научным сотрудником нашей лаборатории, предложил наладить контакт с местными обществами, занимающимися генеалогией и историей проживающих там семей; я, однако, не был уверен, что этот путь позволит чего-то добиться в сжатые сроки. Мы получили финансирование на свой проект, но деньги были выделены только на один год, после чего нам предстояло убедительно отчитаться о проделанной работе и на основании полученных результатов доказать, что исследование должно быть продолжено, то есть добиваться продолжения финансирования. Какую группу нам обследовать? Я предлагал обратиться к тем, кто торгует овцами и крупным рогатым скотом — мне казалось это логичным, поскольку фермеры — это, пожалуй, самая оседлая часть населения страны с уходящими далеко вглубь корнями. Но самое лучшее решение было предложено третьим членом нашей дружной команды — Кейт Смолли.
Кейт, до того как прийти в науку, была школьным учителем. Вот она и предложила — списаться с местными школами и предложить выступить перед учениками (в шестом классе как раз проходят общую биологию) с рассказом о достижениях современной генетики, чтобы они в обмен на это снабдили нас необходимым материалом. Идея оказалась чрезвычайно плодотворной. Кейт считала, что школы обязательно откликнутся, потому что удельный вес генетики в школьной программе все увеличивается и возможность получить новые знания из первых рук привлекательна не только для учеников, но и для самих учителей. Она оказалась права на сто процентов, мы получили положительный ответ из всех школ, куда послали запрос.
Откуда же начать? Нас интересовали такие регионы, где можно было рассчитывать найти как можно больше местных семей, подолгу живущих в этих краях. Я прочитал несколько старых статей, написанных в пятидесятые годы XX века, по группам крови в Уэльсе. Мое внимание привлекла одна анекдотичная история. Речь в статье шла о необычных формах головы якобы обнаруженных у некоторых жителей центрального Уэльса. То были дни (к счастью, они остались в прошлом), когда измерения черепа считались у антропологов важным и достоверным признаком, на основании которого можно подвергнуть все человечество классификации, разделив его на различные расовые типы. Согласно этой статье, головы у некоторых жителей центрального Уэльса несли черты сходства с человеком каменного века, что бы это ни значило. Шляпному магазину в небольшом городке под названием Лландисул, неподалеку от Кардигана, вроде бы регулярно приходилось заказывать шляпы по особым меркам, потому что многим покупателям были малы все стандартные размеры. Это, конечно, было сообщение не из тех, которые стоит принимать слишком всерьез, но и совсем отмахиваться от него тоже не следовало. В конце концов, ведь именно измерения черепов навели Артура Муранта на мысль о басках, когда он искал «предковую протопопуляцию» в Европе. Так что Уэльс показался нам подходящим местом, чтобы начать работу, и примерно через месяц, благодаря стараниям Кейт, был организован выезд туда на неделю.
Ранней весной 1992 года мы уселись в две машины, разметив предварительно сложный и путаный маршрут, так, чтобы две пары (к нам присоединилась еще Катрин Ирвен, отпросившись на неделю из другой лаборатории) проехали через разные населенные пункты. В середине маршрута мы должны были встретиться, чтобы обсудить, как идут дела. У меня тогда был тридцатилетний «Ягуар/Даймлер МК II», который я купил за год до этого в минуту помрачения рассудка на распродаже подержанных автомобилей в Новой Зеландии и доставил домой морем. У автомобиля этого была скверная особенность: у него постоянно выходили из строя трубы водяного охлаждения — в результате охладитель заливало, температура мотора взлетала до предела, после чего, как правило, в самый неподходящий момент, он глох. И вот, со всем оборудованием для забора крови на борту, машина снова выдала весь набор своих трюков — как раз вовремя. Мы как раз въезжали в школьный двор в Бала, в центре северного Уэльса, как раздался громкий хлопок и салон заполнил мерзкий запах горящего масла. Мы дотянули до стоянки рядом с детской площадкой — из окон школы на нас глазели детишки. Я полез в мотор, чтобы понять, что случилось на сей раз. Все было залито черным маслом, а из того места, где прорвалась изношенная труба, валили густые клубы едкого серого дыма. Что и говорить, прибытие было обставлено не самым выигрышным образом. Теперь я не мог приступить к работе, пока не отмоюсь от масла; нельзя же было в таком виде заниматься взятием крови. Захлопнув капот, я поплелся в школьное здание.
Не всегда нам так везло, что все проблемы заканчивались во дворе. Договариваясь со школами, мы просили их также оповестить, если возможно, о нашем приезде местные газеты. Это казалось нам удачной идеей, пока я не попал в местечко Исгол-и-Гадер в Долгеллау. В кабинете у завуча Кэтрин Джеймс нас ждал репортер из «Кэрнарвон энд Денби Геральд».
— Так вы собираетесь изучать кровь у детей? — поинтересовался он; начало интервью показалось мне вполне безобидным.
— Ну, да, мы будем брать кровь,— ответил я.— Но нас интересует только источник ДНК, генетический материал.
— Почему же вы приехали именно в Долгеллау?— спросил он.
Я кратко описал суть нашего проекта и того, что мы собираемся делать. Я объяснил, что поскольку населению Уэльса свойственна оседлость и многие валлийские семьи прожили в здешних краях по нескольку столетий, то нас и интересуют места, подобные Долгеллау, где до сих пор разговаривают на древнем валлийском языке. Мне показалось, что он не очень мне поверил.
— На самом-то деле вы здесь из-за электростанции, не так ли? — Он взглянул мне прямо в глаза.— Хотите проверить, есть ли у детей мутации, разве не так?
Я был в шоке. Долгеллау расположен в двенадцати милях от ядерного реактора в Траусфюнниде. За несколько месяцев до нашего приезда газеты обсуждали возможность того, что мутации, обнаруженные у детишек, живущих рядом с ядерным производством, связаны с тем, что их отцы работали на этом производстве. Умеренная заинтересованность на лице учительницы быстро сменялась крайней подозрительностью. Неужели ее школа и она сама стали жертвой секретных агентов, копающих под ядерную индустрию, даром, что прикидываются невинными овечками, учеными, которых интересуют кельтские гены?