Рассказ о самых стойких
Шрифт:
Потребовался почти год для разработки нового способа извлечения платины как из руды, так и из остатков. Клаус положил в его основу различное воздействие буры на хлористые соединения платиновых металлов. Этот способ признали "более простым и эффективным, чем прочие доныне употребляемые", а затраты горного ведомства "на реагенции" оправданными. Клаус составил систематическую сводку методов анализа и рекомендаций по использованию платиновых остатков. Программа была полностью выполнена, но Клаус работу не прекратил.
В 1841-1843 годах он был так поглощен исследованиями, что по его словам, "... внешний мир исчез из кругозора... Два полных года я кряхтел над этим с раннего утра до поздней ночи, жил только в лаборатории, там обедал
Что же заставило профессора, очень общительного, по отзывам современников, облечь себя на такое подвижничество?
Причиной была выходящая за обычные рамки тщательность, с которой он проводил наблюдения. Даже вкус вещества Клаус пунктуально фиксировал; он установил, в частности, что у одного из соединений осмия вкус "острый, перцеобразный", а у другого "сначала слегка сладкий, потом немного горьковат" и т. д.
Такие дегустации однажды завершились "трехнедельной болезнью полости рта с образованием пузырей" и содействовали зачислению Клауса в разряд чудаков, но - победителей не судят!
Столь же скрупулезно, как вкус, Клаус зорким взглядом художника улавливал малейшие цветовые изменения при реакциях, что и приблизило его к успеху. Здесь следует привести цитату длинную, но дающую достаточно ясно представление о том, как это было.
"Исследуя ту часть сплава остатков с селитрой, которая не растворима в воде,- пишет Клаус,- я смешал жидкость (полученную после отделения осмиевой кислоты) с раствором поташа до щелочной реакции и получил обильный осадок водной окиси железа желто-бурого цвета, который я оставил на несколько дней в жидкости, причем он получил черно-бурый цвет. Это окрашивание приписывал я осадившейся окиси иридия, но подозревал в ней также присутствие некоторого количества окиси родия, и потому я собрал нечистую окись железа, растворил ее в соляной кислоте и получил темный, пурпурово-красный, почти черный, непрозрачный раствор. Это явление удивило меня потому, что ни одна из известных мне окисей не растворяется в кислотах таким цветом. Из этого раствора получил я через прибавление цинка металлический порошок, который вел себя не так, как иридий и родий, а именно: смешанный с поваренной солью и обработанный хлором, при калильном жаре, он дал черно-бурую массу, растворившуюся в воде померанцево-желтым цветом. Этот раствор, цвет которого легко можно было различить от растворов иридия и родия и смеси растворов обоих металлов, дал с аммиаком черный бархатный осадок и, обработанный сероводородом, при отделении черного сернистого металла, получил густой сапфирово-синий цвет. Ни иридий, ни родий и ни один из других металлов не вел себя таким образом. Хлористый калий и аммоний дали с этим веществом труднорастворимые соли, которые не отличались от двойных солей двуххлористого иридия. Такое сходство побудило меня сначала принять металл за нечистый иридий, но необыкновенные реакции могли произойти и от неизвестного мне тела..."
Так началась погоня за "телом", которое от синей окиси иридия отличалось сапфировым оттенком, а в соединении с аммиаком, как выяснилось позднее, обладало вкусом "еще более едким, чем у едкого калия".
Задачу несколько облегчило лишь то, что Клаус имел возможность (и терпение) многократно повторять опыты. 15 фунтов остатков было сплавлено с селитрой и при дальнейшей обработке получено 150 литров раствора, содержащего иридий и неизвестное тело. При смешивании с сильно насыщенным раствором поташа образовался белый осадок.
"Это тело имело все свойства описанной Озанном окиси рутения,- отметил Клаус.- Нерастворимая часть состояла из кремнезема, содержащего титановую кислоту и, вероятно, цирконовую землю".
Таким образом, Клаус подтвердил правильность вывода, к которому пришел Озанн при проверке своих опытов: нерастворимый осадок нового элемента не содержал "и, следовательно, должен быть исключен из ряда простых тел". Но Клаус заметил еще
Так не вело себя никакое известное вещество! При дальнейших долгих опытах были получены "кусочки серовато-белого цвета с металлическим блеском, похоже, во более темные, чем иридий".
Клаус назвал этот металл рутением "в честь нашего отечества" (по латыни Rutenia-это Россия), а также и в уважении усилий Озанна, который был близок к цели.
"Более целого года трудился я, но наконец открыл легкий и верный способ добывания нового металла рутения на изучение его свойств и соединений".
В сентябре 1844 года Клаус послал образцы соли рутения и описание нового элемента в Стокгольм Берцелиусу и в Петербург академику Гессу.
Приговор Берцелиуса был суров и решителен: ваш образец - нечистая соль иридия.
Клаус сразу же и столь же решительно ответил, что при всем уважении к г. Берцелиусу он не может с ним согласиться.
Ответ еще не успел дойти до Стокгольма, как Клаус получил от Берцелиуса новое письмо, написанное через 8 дней после первого. В нем Берцелиус взял назад свое заключение, признал, что присланный ему образец соль неизвестного металла. Он объяснил причину своей ошибки тем, что, проводя параллельно анализ соли, полученной от Клауса, и своей двойной соли хлоридов иридия, не нашел между ними разницы. Она выявилась лишь через неделю, когда из раствора соли Клауса выпал черный осадок.
25 октября 1844 года на заседании Академии наук в Петербурге было торжественно объявлено об открытии нового элемента, 57-го по общему счету и первого в нашей стране.
Весь мир облетело сообщение о "русском члене платинового семейства". К этому времени уже было получено 6 граммов рутения.
Берцелиус в ответ на присланные ему дополнительные препараты и сведения писал Клаусу: "Примите мои искренние поздравления с превосходными открытиями и изящной их обработкой; благодаря им Ваше имя будет неизгладимо начертано в истории химии. В наше время очень принято, если кому-либо удается сделать настоящее открытие, вести себя так, как будто вовсе не нужно упоминать о прежних работах и указаниях по тому же вопросу в надежде, что ему не придется делить честь открытия с каким-либо предшественником. Это плохое обыкновение, и тем более плохое, что преследуемая им цель все же через некоторое время ускользает. Вы же поступили совсем иначе. Вы упомянули о заслугах Озанна и выдвинули их, причем даже сохранили предложенное им название. Это такой благородный и честный поступок, что Вы навсегда вызвали во мне самое искреннее глубокое почтение и сердечную симпатию, и я не сомневаюсь, что у всех друзей доброго и справедливого это встретит такой же отклик".
За рубежом, как отметил Клаус, его открытие, "сделанное где-то на границе Европы и Азии, рассматривалось химиками с большим недоверием", тем более что автор "имел смелость исправить некоторые факты великого Берцелиуса относительно свойства иридия и родия, которые уже считались не подлежащими проверке".
Преодолеть недоверие помог сам Берцелиус. Он опубликовал в Известиях Шведской академии наук выдержки из статей Клауса, с комментариями, подтверждающими правоту химика из далекой России.
Контрастом этому явилось выступление Г. Озанна ("Горный журнал", № 3, 1845) "против присвояемого г-ном Клаусом открытия рутения". Косвенно его возвращение к этой теме "после 17 лет молчания" имело положительные последствия, побудив Клауса опубликовать в том же журнале (№ 7, 1845) статью "О рутене", в которой дана четкая характеристика нового элемента, показывающая, что он "не имеет ничего общего ни с полием, ни с рутением г-на Озанна". Лишь после этого Озанн окончательно отказался от своих претензий.