Расскажи мне о своей любви к Эс
Шрифт:
Он шел и думал об Эс. Вообще-то, он и раньше нередко думал об Эс, но события последних дней обострили воспоминания. Наверное, он еще не готов был к встрече в кафе, хотя, где-то в глубине души, он эту встречу давно ждал. Он еще не освободился от образа Эс, жившего в его сознании и владевшего им, и потому не совсем готов был к созданию нового образа. Более того, он даже не был уверен, стоит ли освобождаться от образа, ставшего столь привычным. Не важнее ли быть последовательным, до конца, не смотря ни на что, не смотря даже на то, что образ стал столь противоречивым и утратил всякие реальные очертания.
Душа его еще находилась в спячке, в какой-то странной и непонятной классификации чувств, и не была способна объективно оценивать происходящее, тем более, адекватно на него реагировать.
Он искал логических доказательств, чтоб забыть Эс, пытался выстроить для нее своеобразный саркофаг, придумать иную форму существования, чтобы потом, разорвав паутины сомнений, отделить ее образ от своей души и вернуть душе способность восприятия нового. Иначе, утратив такую способность, можно стать рабом своих прежних мыслей и чувств и вместе с ними погибнуть, прислуживая им по ту сторону жизни, а по эту лишь совершать привычные ритуалы, утратившие смысл.
Когда он признавался ей в любви, он еще не знал, в отличие от многих, что будет дальше, что бывает, вообще, после подобных признаний, и каким образом все может повернуться.
Он проснулся в холодном поту. До сознания еще во сне дошло, что ее нет, и не будет. И он, словно малый ребенок, которому приснилось что-то страшное, какое-то стремительное, неподвластное разуму приближение к бесконечности и смерти, сопровождаемое волнением, – распахивалась бездна, шире и шире, и не было никакой точки опоры, и, тем не менее, туда влекло, влекла тайна, великое открытие, может быть, самое великое… – но он нашел в себе силы, чтобы проснуться!
Встреча в кафе перевернула многое. И хотя сейчас он по-прежнему думал об Эс, но разговаривал он уже не с Эс, а с той девушкой, что сидела за столиком. Он уже, можно сказать, начал свой рассказ.
В размышлениях он не заметил, как дошел до дома, не заметил, что во время пути за ним на почтительном расстоянии двигались трое, те, что заглядывали через стекло витрины. Когда он их заметил, те остановились и сделали вид, что наблюдают за работой катка, укатывающего асфальт. Асфальт разбрасывали полные женщины в оранжевых халатах, и троим, по-видимому, сделалось приятно наблюдать за работой женщин.
Он присел на лавочку, возле дома, и тоже стал наблюдать.
Трое, почувствовав, что за ними наблюдают, усилили наблюдение. Женщинам поначалу это очень понравилось. По их телам будто прошел электрический заряд, вызвавший спектр эмоций и настроений. Поведение женщин менялось буквально на глазах. И в эти мгновения они, казалось, смогли вместить все типы поведений, на какие только способны женщины, не смотря на то, что они продолжали укладывать асфальт. Но когда мужики перенесли свое внимание с женщин на следы, оставленные ими же, в результате наблюдения за женщинами на горячем асфальте, и принялись анализировать по этим следам свое поведение, женщинам это перестало нравиться. А в момент, когда мужики уже осмысленно попытались оставить каждый свой след на асфальте, забыв о том, кому этот асфальт обязан своим рождением, женщины перешли в ярость.
Лопаты и ругань полетели с такой силой, что даже перегнали отступающих.
А троица уже стояла перед ним и очень внимательно его рассматривала. Может, им не стоило этого делать, но они, успев обвинить его во всех своих грехах, решили одним махом взять реванш. И в то же время, они не меняли стереотип своего поведения, чтобы выглядеть правыми.
– Сидит, – произнес один.
– Сидит, – подтвердил другой.
– Интересно, а как он себя поведет, если его ударить? – полюбопытствовал третий.
– А что, это идея!
– А за что?
– Да за просто так. Не нравится он мне.
– А, ну тогда конечно!
– Смотри, а он загрустил.
– Да нет, это он просто гордый такой!
– Вот мы и сшибем с него эту гордость!
Они говорили так, словно его здесь не было, словно это было пустое место, судьба которого зависит полностью от них. И в то же время они говорили о нем. Но они говорили слишком долго.
Он дал им возможность понаслаждаться своим превосходством, подумав, «и эти туда же – пытаются, как и многие сейчас, оспаривать место хозяев жизни». К тому же, он, действительно, загрустил. Он всегда грустил, когда ему необходимо предпринять какое-либо действо, а ему очень не хотелось этого делать.
Загрустил он, загрустили образы, его окружающие, загрустило все, кроме самого предмета, вызвавшего грусть. Но ведь это же так несправедливо!..
– Вот, к вашему дому уже и дорогу хорошую подвели, – эта фраза уже выскочила с обидой. Далее было какое-то невнятное бормотание, мольба, смешанная с повизгиванием, предложение каких-то своих услуг, в чем-то, непонятно в чем, в чем угодно.
– …в следующий раз… он еще заплатит… – эти фразы уже донеслись издалека и имели множество оттенков.
Девушка тоже не сразу пошла домой.
Блуждая по городу, она остановилась возле киоска и принялась рассматривать газеты. Точнее, она их не рассматривала, а просто стояла рядом с незнакомцем, который находился тут же, стояла, задохнувшись перед неизвестным. Ее состояние вскоре передалось незнакомцу, и тот прекратил рассматривать газеты. Может быть, в девушке жила надежда на знакомство, но если б этого не случилось, она б не расстроилась. Ей просто необходимо было, чтобы рядом с ней всегда находилось что-то неизвестное. Тогда можно делать все, что угодно, даже непонятно что, даже рассматривать газеты, и жизнь все равно не будет казаться такой бесцельной и тягучей.
Девушка еще некоторое время постояла возле киоска и даже успела отпраздновать в душе маленькую победу в том, что более бесстрастно, в отличие от незнакомца, смогла управлять своими эмоциями, смогла лучше него сконцентрироваться на газетах, хотя не одной из них и не запомнила. Незнакомец ее уже не интересовал, потому что он проиграл, а она выиграла, потому что она перехватила инициативу. Она даже попросила у парня ручку, и что-то записала в своем блокноте. Потом отдала ручку. Легкий трепет пробежал по ее телу и, кажется, побоявшись, что неизвестное может оказаться известным, торопливо ушла.