Расскажу вам сказку(Сказки и легенды народов Западной Европы)
Шрифт:
Вскочил герцог на коня — и прочь со двора, только искры из-под копыт посыпались. Но вдруг углядел он Киссе, что поила скотину, и мигом осадил коня.
«Вот и третья сестрица! — сказал он про себя. — Не посвататься ли к ней? Бесталанному графчику она отказала, так что согласие ее нынче в цене. Да и девица, видать, самостоятельная! А не приживется при королевском дворе, будет дома сидеть, деток растить».
Выпрямился герцог в седле и крикнул:
— Эй, девица! Садись на коня! Заживем мы с тобой на славу! Детки у нас пойдут!
— Боюсь я! — сказала Киссе, а сама чуть не плачет.
— Ну, тогда шут с тобой! Мне жены-трусихи не надо! — ответил герцог и поскакал домой ни с чем.
Случилось так, что в Венсюсселе и в Химмерланне, в Тю и на острове Морс все люди до единого узнали, как три сестрицы графа с герцогом спровадили. И потому-то боялись теперь женихи к сестрам заглядывать. Долгие годы никто на мельников двор в приходе Эллинг и глаз не казал.
Киссе тому не нарадуется — только бы не докучали ей сватовством. Хлопотала она по хозяйству и была добра ко всем, так что окрестные женщины хвалят ее, бывало, не нахвалятся.
А в парадной горнице тихо было — слышно, как муха пролетит. Там Сиссе с Миссе сидели, женихов поджидали, неделя за неделей, год за годом. Молодости и красоты у них не прибавлялось. Засиделись они, и в народе стали поговаривать: «Девушки невестятся, а бабушке ровесницы».
Миссе было пожалела:
— Зря не пошли за графа или за герцога.
Но Сиссе молвила спесиво:
— Коли я могу ждать, можешь и ты. Найдется же наконец какой-нибудь жених. За первого пойду я, а потом отыщу мужа и тебе.
Явился наконец сам датский король. Потому что молва о разборчивых невестах с Мельникова двора в Эллинге и до него дошла. Правда, прослышал он про них уж тому лет десять назад, когда жива была еще королева. И король не приезжал, чтоб жене обиды не причинить. Но все те десять лет у короля только и думы было, что о красавицах, которые и графа и герцога с носом оставили.
Но вот умерла королева. А как схоронили ее честь по чести, приказал король переправить его на корабле через Большой и Малый Бельт. Оттуда покатил он в карете прямо в Ольборг, а потом снова переправился на корабле в Сюннбю. Так что езда заняла немало времени.
Под конец прибыл король в Книвхольт и посылает гонца в Эллинг с наказом: приехал-де король, желает переговорить с высокочтимыми девицами и ждет их к себе.
Гонец привез ответ:
«Ежели король желает с нами переговорить, пусть сам и явится».
— Ах, чтоб вас!.. — в сердцах ругнул девиц король.
Стал он думать, как дальше быть, а потом махнул рукой: «Не поворачивать же назад ни с чем, коли так далеко забрался».
Велел он заложить золотую карету и покатил в Эллинг.
Едет король, а народ за ним валом валит. Ведь по всей округе молва разнеслась: «Сам датский король приехал Мельниковых дочек сватать!»
Вошел король в залу, где Сиссе и Миссе сидели. Как увидели сестрицы короля с золотой короной на голове и в горностаевой мантии, поднялись они разом и низко поклонились.
Уселся король в кресло, снял золотую корону и на пол ее рядом с креслом поставил. Обмахнул король лоб шелковым платочком, протер очки. Был он уже в летах, да и не в первый раз сватался, так что хотелось ему невест получше разглядеть.
Вдруг король ухмыльнулся:
— Это ж два перестарка! Ну и пигалицы облезлые! Ах, чтоб их!.. Ну да ничего! Стоило поехать за тридевять земель, чтоб своими глазами увидеть, как граф с герцогом обманулись.
Ухмыльнулся король снова, поднялся, надел корону и к двери пошел. А на сестер и не глядит.
На дворе Киссе стояла. Поклонилась она королю низко и пробормотала:
— Сдается мне, я уже не боюсь!
— Ты не боишься, зато я боюсь! — молвил король. — И скажу тебе, голубушка, довелось мне биться и со шведами, и с вендами, и с англичанами; их я не боялся, а тебя — боюсь!
Прыснула тут со смеху вся свита, и король вместе с ней, и укатили все со двора. Только их невесты и видели.
Люди, что сбежались в усадьбу, тоже услыхали королевские слова — и ну хохотать. Молва про королевские речи стала переходить из уст в уста. И уже смеялся народ во всем Венсюсселе и еще дальше, в Ольборге, на острове Морс и в Тю, в Виборге и в Рибе. Прокатился хохот через Малый Бельт, и захохотали в Оденсе, на острове Фюн. Большой Бельт — тоже не помеха, и вот уже заливается остров Зеландия. Дошло до того, что хохотали люди по всей Дании. Задребезжали от смеха оконные стекла мельничьей усадьбы в Эллинге, услыхали смех сестры, надулись от обиды; дулись, дулись — и лопнули.
Ей-ей, не вру! Вмиг как не бывало! И с той самой поры никто их больше не видел. Но в народе говорят, что сестры не вовсе пропали: от них болотные птицы — чибисы, которых пигалицами кличут, пошли. Не велики те пигалицы, с голубя величиной; красы в них, что в цапле облезлой. А кричат жалостливо-прежалостливо.
Бывает, бредешь мимо ютландских болот да трясин и слышишь — кто-то жалостно так кричит:
«То-го не хо-чу! Э-то-го не хо-чу!»
И всегда которая-нибудь из пигалиц отвечает:
«А я бо-ю-сь! А я бо-ю-сь!»
Ханс и Грете
Перевод и обработка Л. Брауде
На краю деревни, у околицы стоял одинокий покосившийся домишко. Жили там муж и жена со своей единственной дочерью, а звали ее Грете. Жили они в большой бедности, хоть и трудились с утра до вечера.
Грете была девушкой работящей и красивой. Одно нехорошо: не умела она держать язык за зубами. Болтала без умолку, что надо и что не надо. Да и то сказать: у отца ее с матерью тоже язык без костей был.