Рассказы геолога
Шрифт:
– Что Вы, Иван Васильевич?! Какой сейчас дождь?
Нюкжин спросил, конечно, из вежливости. Дождя не ожидалось. А если и дождь?! Накроются брезентом и хоть потоп.
– Пожалуй, так! – согласился он и распорядился: – Значит дело за ужином!
– Это мы вмиг! – оживился Донилин.
Полевой таган
Он и Кеша
На землю ложились неотчетливые мягкие тени. В светлом сумраке деревья, сарай, вездеход смотрелись как силуэты. Поблескивал лед на озере. Розовела лужа, набежавшая поверх льда.
Сидеть у костра, подбрасывая в огонь сухие чурки, что может быть лучше? Виталий принес воды, подвесил над огнем казан и чайник.
– Что будем варить?
– Макароны, – сказал Кеша.
– Чудо-блюдо! – подтвердил Нюкжин. – Бух в котел и там сварился.
– С тушенкой?
– С тушенкой.
"А ведь утром я еще смотрел на ледоход в Зырянке", – с тихим удивлением подумал Нюкжин. Но предаваться воспоминаниям было еще рано. Донилин раскупоривал бутылки.
По сути Фокин переложил свои заботы на Нюкжина. Сам не смог ни остановить, ни наказать Донилина. Благо вертолет подвернулся вовремя. А что может сделать он, Нюкжин?
– Ох, Степан!.. Погубите Вы и себя, и меня.
– Не… – сказал Донилин. – Я не погибну. И никто, от одного стакана…
– Так ведь он сегодня не первый!
– Того уже нет. – Донилин разливал по кружкам. – Тот уже в прошлом.
Нюкжин решал сложную задачу. От того, как начнется сезон зависит и дисциплина в отряде, и взаимодействие, и, в конечном счете, работа. Но, попробуй, скажи Донилину: "Не пей!" Он и в Зырянке никого не слушал, а здесь тем более… Те, двое, в будке аэропорта, считали даже, что им "полагается"… Нет! В одиночку с Донилиным не справиться. Только отношения испортишь и работу осложнишь…
В кружках поблескивало, все смотрели на начальника.
Нюкжин решился. Традиционный тост.
– С первым маршрутом! – сказал он. – И за всех, кто в пути!
Выпили. Закусили макаронами, густо заправленными тушенкой. Выпили еще. Хмель пошел по телу, расслабил, развязал языки. После духоты и толчеи шумного города, выход на природу настраивал на минор. Нюкжин прослушал, как Виталий и Донилин заспорили:
– Что же хорошего? – спрашивал Виталий. – Шагу в сторону не сделай.
– А зачем тебе в сторону?
"Повеселевший" Донилин напирал грудью.
– А если мне нужно?! – упорствовал тоже захмелевший Виталий.
– Сел в лодку, греби как все. А то враз перевернемся.
– А если я не хочу, как все?
– Тогда – вылезай! – вступил в разговор Кеша.
– Куда? В воду?
– А куда хочешь!
– О чем спор? –
– Воли ему мало! – сказал Кеша и добавил нечто по-донилински.
– Что?… Что Вы сказали? – переспросил Нюкжин нарочно, будто не понял.
Кеша удивленно раскрыл рот и согнулся пополам.
– Ха-ха-ха!.. Что я сказал?.. Ха-ха-ха!..
Но Донилин без всякого смущения повторил и даже добавил. Такая бесцеремонность покоробила.
– Степан Адамович!
Нюкжин знал, что применяет запрещенный прием. Но надо же остановить Донилина. И вообще, маршрут начался и нельзя, чтобы каждый кто во что…
Донилин смотрел на него, как будто получил под дых.
– Так я, чтобы понятней… – наконец выговорил он, и угрюмо добавил: – И не надо меня… по отцу…
– Хорошо! – пошутил Нюкжин. – Вы не будете "по матери", а я не буду по отцу.
Но о Донилине недаром шла буйная молва. Он вздыбился.
– Что ты, начальник, мне все "Вы" да "Вы"? Я не девка красная!
Воспользовавшись внезапно возникшей перепалкой Виталий поднялся и пошел к сараю. Кеша проводил его долгим взглядом. А Нюкжин прикидывал, как лучше выйти из неприятного разговора. Он всегда обращался к сотрудникам отряда на "Вы", к рабочим – тем более. Но одно дело "тыкать" подчиненному, который стесняется или боится ответить тебе тем же, другое, когда тот напрашивается сам.
– Ну что ж! – сказал он. – Давай на "ты"!
И удовлетворенный Донилин достал третью бутылку.
Нюкжин с укоризной посмотрел на Кешу и тот, словно извиняясь, уточнил:
– Последняя…
– Последняя стояла перед этой, – сказал Нюкжин.
– Ну, Иван Васильевич… Надо же отметить…
Опять приходилось решать психологическую задачу: выпить – значит одобрить!
Отказаться? Разопьют без него. Прецедент на будущее. Проклятое зелье! Можно подумать, что без него ни шагу… И все-таки придется уступить.
– Хорошо! – сказал он. – Если она действительно последняя.
Донилин разлил по кружкам, оглянулся, где Мерипов?
Виталий вышел из сарая. В руке он держал небольшую квадратную доску.
– Посмотрите, я икону нашел!
Доска потемнела и прогнулась, а постный лик угодника закоптился настолько, что пришлось его протереть тряпицей, чтобы разглядеть хорошенько и его самого и витиеватую подпись: "Николай"!
– Зачем тебе? – спросил Степан. – Дурман же! Опиум для народа.
– Понимаешь ты! А может она древняя?
– И что?
Донилин не оценивал икону в рублях. Да и содержимое кружки привлекало его значительно сильнее.
Но Нюкжин помнил: в середине ХVII века отряды казаков Михаила Стадухина и Семена Дежнева проникли с моря в устье Колымы и основали Нижне-Колымский острог. Оттуда Дежнев выходил морем в сторону Чукотки. А кто из них поднимался по Колыме? Может быть Ерило Зырян? Оторванные от Большой Земли, на веслах и под парусом, без карты, без страховки – только долг, икона и святая вера! И хотя икону в сарае вряд ли оставили те землепроходцы, уже то, что она воскрешала память о них, делало ее неприкосновенной. Брать икону не следовало! Однако, как объяснить Виталию?