Рассказы и крохотки
Шрифт:
Принцип для всех: отныне нам всё равно, на чём зарабатывать деньги! Высокую частоту на обработку гречки? Хорошо. А печи СВЧ, каких у нас не видано, в домашний быт? Гоните! Кто-то налаживает видеомагнитофоны? Великолепно. Пластмассовые оконные рамы, детские игрушки. А кто ничего не наладил, и нечем зарплату платить? Значит, не платите. Значит, увольняйте рабочих.
Загудел весь город: «Радиоэлектронный завод перешёл на выпуск граблей!» (Недалеко от истины.) А кто знал о деле побольше – инженеры-электронщики или оборонные директора по всей стране: «Емцов разваливает империю Тезар!» Ещё не уволенные рабочие, но второй-третий месяц без зарплаты, и уже уволенные кипели неутишимым гневом. Толпились, кричали у заводоуправления, проклинали директора. Емцов назначил – идти в клуб, на собрание.
И – такой же и в старости тонкий, гибкий, как тростничок, с ясным взглядом и лицом – вышел под бурю. И ощущал в себе ту залихватскую дерзостную находчивость, которая уже несколько раз в жизни так пригодилась ему. Знал, как сейчас их ошеломит.
Зал – рычал. Емцов вскинул тонкую руку с длинными пальцами, как учительскую указку и, сколько ещё оставалось звонкости в голосе:
– А кто виноват? Сегодняшний Верховный Совет – кто выбирал? Директора? или трудящиеся? За кого вы голосовали? Выбирали вы – директоров, организаторов, хозяйственников, тех, кто знает дело?! Нет!! Вы кинулись выбирать новообъявленных демократов, да всё больше преподавателей марксизма-ленинизма, экономики, кабинетных доцентов и журналистов… Хасбулатова, Бурбулиса, Гайдара, Чубайса, да я вам тридцать таких назову, – кто выбирал?! Вот теперь – берите свои красные знамёна – и топайте к этим педагогам, ищите справедливости! А я – предусмотрительно спасаю вас! Я оставляю вас безработными, да, – но запомните: в 92-м году, а не позже! Вы, с Тезара, ещё успеете найти работу или приладиться к новому. А кто потопает со знамёнами за зарплатой – вот тот и останется с носом.
Легко перестраивать жизненный путь, взгляды, замыслы – молодому. Но – в 65 лет?
И ты – уверен, что прав. А в горле – жёлчь ото всего обвала.
Надо иметь неутерянную, выдающуюся гибкость ума: сразу перемениться ото всего и изо всего, в чём ты прожил жизнь. Как будто всё то была трын-трава, а ты вот бодро зашагал по-новому.
И спотыкаешься же на каждом шагу. И печи СВЧ и видеомагнитофоны – лучше и дешевле тезаровских – хлынули из Японии. Значит, нечего и барахтаться, надо и эту самодеятельность прикрывать. (И ещё – увольнять, увольнять. Да и сами инженеры, служащие, рабочие уходили, не ожидая увольнения, – и кто уходил? Сперва самый талантливый слой, потом второй сорт. Осталась серая масса и балласт, из былых 18 тысяч – только 6.)
Год прошёл – и четвёртая часть осколков Тезара обанкротились, лопнули, распущены. А кто-то – вывернулся, находил прибыли. Надо всматриваться, искать никем не проложенные, не предусмотренные, не увиденные пути, да саму землю рыть – и под землёй искать, а хоть и в космосе. Вот мелькнула новинка: переносные, подручные телефонные аппараты, работающие через спутники, – подхватываем! строим для них базовые станции, коммутаторы и продаём абонентные номера, вот и прибыль! Да простые газовые счётчики, каких и у Газпрома нет, а всем нужны, – прибыль!
Да господа-товарищи, нам ничего не надо стесняться, нам подходит любая торговля! – хоть и граблями, хоть и шляпами, хоть и сдавать в аренду любые наши роскошные помещения, – наши дворцы и наши детские садики – хоть под магазин скандинавской мебели! хоть под супермаркет! под казино или под прямой бардак! (Только быт – и продавать, а старые цеха – кто у нас купит? А что – и государство, отказавшееся от нас, ещё и заберёт – за долги, за энергопитание.)
Но самая плодоносная идея была – создать свой банк, в сращении с успешными осколками Тезара. По своей-то поворотливости и не упустили короткую пору, когда банки открывались гроздьями, – а опоздавший пусть потом ногти грызёт. Банк – это нервное сплетение всего живого и творящего! И, сами не ожидали: через три года банк при Тезаре получил американскую премию «Факел Бирмингема». (В том штатном Бирмингеме когда-то началось возрождение в Великий Кризис, оттуда и премия.)
Те оборонные директора, которые и год и два всё ждали государственных заказов или производили в долг, – теперь жалко барахтались, как лягушки на песке. А Емцов – не только всё успел вовремя, но даже нисколько не расслабился от излома, но даже расхаживал по прежним своим территориям по виду ещё властней и гордей, чем прежде, знаменитым тогда красным директором. Проходя казино, иногда и морщился: «этим импотентам, недоросткам ещё сам заплатил бы, чтоб не слышать их музыки». Он опять был – победитель, хоть и спрятал в дальний ящик стола свои прежние ордена и золотые звёздочки Героя. Гибкость ума и нестареющий деловой азарт – и ты никогда не пропадёшь! Говорил:
– У меня такая идея, что делать деньги – оказалось интересное занятие. Никак не меньше, чем отбивать пульс ВПК или, скажем, соображать в кибернетике.
А сынок подрастает – пусть-ка поучится за границей.
В доме по улице Карла Маркса № 15 произошло покушение на банкира. Это был взрыв во входном тамбуре дома, но сам банкир остался жив и тут же уехал, с женой, на автомобиле.
В областное Управление по Борьбе с Организованной Преступностью сигнал о происшествии поступил поздно вечером. Дежурный лейтенант должен бы тотчас ехать на расследование, но, даже прихватив двух автоматчиков, ночью можно попасть в положение опасное: где один взрыв, там хоть и второй, и третий. Поэтому лейтенант подождал до рассвета – февральского, не раннего, – тогда и поехали.
Дом оказался кооперативный, самими жильцами были устроены внешняя стальная дверь и за ней тамбур. На двери и сейчас сохранился примагниченный остов одной из двух разорвавшихся мин. Внутренняя деревянная дверь была прорвана взрывом на уровне человеческой груди, и весь тамбур вкруговую иссечен осколками, усыпавшими пол: по предупреждению лейтенанта домовая служба ничего за ночь не тронула, а вечерние возвратные жильцы проходили с великой опаской. Лейтенант произвёл все замеры, составил описание случая. Самого банкира (по фамилии Толковянов, ещё молодой человек) в доме не оказалось. Из его квартиры – стандартной, двухкомнатной, что удивило лейтенанта, – никто на звонки не отозвался: они с женой так и не вернулись после взрыва, а двухлетний ребёнок, объясняли тут, наверно у бабушки.
На том закончив пока расследование, лейтенант спешно вернулся к себе в Управление, чтоб успеть до утреннего прихода на работу майора и других сотрудников. Успел. Но майор почему-то всё не шёл – а в 10 часов приехал сам подполковник Косаргин. Лейтенант рискнул пойти доложить прямо ему.
Подполковник был сорока лет, сейчас в гражданском костюме, но с явной военной выправкой, подтянут. Он 15 лет прослужил в Органах, ушёл оттуда года полтора назад. И уже с год был вот здесь.
Лейтенант всё доложил, показал и схематический рисунок. Один раз Косаргин поднял бровь, тоже усумнясь насчёт скромной квартиры.
– Что прикажете, Всеволод Валерьяныч?
Лицо Косаргина было худощавое, энергичное, и выраженье его всегда – готовность к немедленному делу.
– Как Толковянова зовут, вы узнали?
– Да. Алексей Иваныч.
– А сколько ему лет?
– Двадцать восемь.
По гладкому лбу Косаргина пролегла косоватая складка – раздумья? вспоминанья?
– Я, пожалуй, займусь этим сам. Звоните в банк, найдите Толковянова.
Лейтенант готовно повернулся, облегчённый, что ночное промедление не поставлено ему в вину, пошёл исполнять.