Рассказы и крохотки
Шрифт:
А вот это – было уже правдоподобно. Хотя Витя высмеял: нет, только 12 с половиной. Назвать заказчиков, назвать исполнителя. И фотографии принести. (Это – понадёжней.)
Тот – замялся. Замялся. Подумал – согласился.
Пока, за начало сведений – задаток. Заказчик служит в фирме Элломас. Исполнителя – не знаю. Заказчика – назову.
Расплатились.
Так Алёша и подозревал: Элломас! Но ведь кто-то постарше, из директоров.
А – дальше теперь? На совете дружков единодушно решили: дальше без Органов ничего не сделаем.
Не этично?
А по отношению к кому?
И Толковянов – позвонил Косаргину.
Да, в этом молодом человеке что-то было. Нынешняя встреча с ним отпечатлилась в Косаргине. Так вот пойди угадай: был какой-то диссидентствующий долговязый студент, которого заслать бы подальше, куда-нибудь в Якутию, да и с концами. А вот – какой семиэтажный стеклянный отгрохал и какими делами ворочает, к нему хозяйственники льнут за поддержкой, помоги прореху в бюджете закрыть до срока. В это новое смурное проклятое время он ввинтился, как будто в нём и рождён.
А тебе, потому ли, что уже за сорок лет, и привык к порядку, – ох, не извернёшься легко, не втиснешься.
Органы!! Чт'o виделось вечней и неколебнее их! Что было в позднем СССР динамичней, зорче, находчивей? В андроповские годы сколько же хлынуло сюда отборных с высшим образованием! Сам Всеволод Валерьянович кончил лишь юридический, но рядом с ним там трудились и физики же, и математики, и психологи: попасть работать в КГБ было и зримым личным преимуществом, и интересом, и ощущением, что ты реально влияешь на ход страны. Это были смышлёнейшие мальчики при уже стареющих, костенеющих ветеранах. (Зато и сколько же опыта у тех.)
И вдруг всё это здание – стройней и красивей московских высотных – не рухнуло, нет, но как-то стало дырявиться, проскваживаться – недоумениями, сомнениями и даже утечкой дрогнувших, кто по собственному желанию, кто по сокращению штатов, кто в правление Союза Ветеранов. А кто – и в ту же коммерцию. Этих – понимали сперва как изменников Делу, а потом – завидовали им как ловкачам, удачникам, да нельзя ли успеть за ними?
Если б такое чудо – чтоб Органам вернулась прежняя Сила. Значение.
Но может ли такое случиться? Упущены моменты.
А – куда всё, всё покатится? Не хватает ума предвидеть.
Косаргин презирал этих беглецов, запретил себе им подражать. Но щели – открывались всё шире, в прежнем прочнейшем здании продувало насквозь всё невозвратней. И главное – упало самосознание, потерялась Высшая Задача. И – не в бегство, нет, но как выбор всё-таки преимущественной позиции в вихрях нового сумасшедшего времени – Косаргин перешёл на борьбу с организованной преступностью. (Совсем уж не отозваться на зов времени? что же, остаться деревянеть чуркой, где, может быть, никогда уже и никому не понадобишься?)
Так вот, этот мальчик. Удивило в нём, что не просил помощи. По старой обиде? Или собирался бежать, скрыться? – тоже вроде нет.
Впрочем, отклонил помощь не надолго. Через малые дни позвал.
А штат Косаргина – формально, вяло, но следствие открыл само собой. Теперь Косаргин опять поехал сам. Опять в тот кабинет. Только на зелёном сукне застал три-четыре разбросанных увеличенных копии стодолларовых бумажек, обтянутых плёнкой, – шутейные подставки?
И опять подтвердилось приятное впечатление недавней встречи с Толковяновым: какое-то простодушное деревенское лицеочертание его, а взгляд прямо в глаза, внимательный, с нахмуркой, но безо всяких метаний. И всё время тихий, ровный голос – не повысится, не разгорячится. И это – не поза, без усилия над собой, не состроено, – в обычае у него так? Каждый день могло повториться покушение – а страха не выдавал ничем.
Обсудили операцию захвата. Пара переодетых бойцов пошла в тот сквер, близ следующей встречи, – неужели тот так потерял осторожность, ничего не предусмотрел? По сигналу толковяновского друга – легко взяли.
Да, так замутился, растерялся, никакой подстраховки не имел. Ещё того неожиданней: сам-то он и оказался убийца, дальше – сам себя выдал!
Случай обнаружился – ничтожный, анекдотический. И опять-таки физик! – в цвет закруженного этого Времени. И – полный неудачник, уже два уголовных срока отсидел, оба раза выпустили прежде досидки. Жалкий-жалкий у него вид был, мзгляк. Всё ему – не удавалось, погряз в долгах, жена проклинала – и она же принесла от шурина, брата своего, предложение: убить, за 10 тысяч долларов, но – чтобы методом взрыва, обязательно. От безденежья, от жениной грызни задыхался – и взялся, 5 тысяч вперёд, в задаток. И вот – неудача. А разозлённые заказчики – как неосмотрительно связались с размазнёй, так и мелочно потребовали с него: за неудачу вернуть не взятые пять, а вдвое – десять. А тут – объявление, как и получить десять. Одурённой головой сляпал: одиннадцать, потом очнулся – двадцать пять. Вот – и фотографию шурина принёс.
Молодчики Косаргина кинулись за шурином – а уж нет его, начисто исчез. След остался, не сотрёшь: в Элломасе он и служил, но не на видном месте. А звено выпало – и ничего не докажешь. Остался в руках живой преступник, его показания, фотография ближайшего заказчика, предположения потерпевшего да соображения следствия. В таком виде и передали в суд.
Пока там текло – Толковянов дважды приезжал в Управление, опять встречались. У Косаргина было профессиональное ощущение, что всё-таки попали на жилу, и она могла бы даже и далеко повести.
Далеко?.. Уже Косаргин наталкивался: далеко – силы сверху не пустят.
Говорили по делу – стали говорить и помимо дела. Потерявши в жизни свою уверенную твёрдую поступь, Косаргин потянулся понять этого успешливого молодого – а через то, может быть, в чём-то перенаправиться и самому? Нет уверенности, что и сейчас не зеваешь, не упускаешь какого-то выбора.
– А не выпьем? – вдруг предложил молодому человеку, да уже и протягивая руку к шкафчику в стене.
Тот повёл головой. Согласился.
Завязался разговор между ними на прямовщину. Как в их городе переслоились скрытые силы с тяжёлой валютой, и выскочки-грязнохваты, и прямые бандиты, – и как, и вообще ли можно когда в будущем это всё искоренить? И возможно ли у нас честное предпринимательство, когда именно и только его давит государство.
Тогда – и о самом государстве. А тогда, перелилось по сообщённым сосудам, – почему и не о самих Органах? – какие они суть сегодня и какими же им быть дальше? Для себя одних только? Или всё-таки, может, и для России?