Рассказы и крохотки
Шрифт:
Первый звонок – с третьего поста, ближнего: дотянули, подключились, вкапываемся. На них и аппарат сразу проверили: хлопайте там (перед мембраной). Так. И выстрелы пишет. Порядок.
Но когда над одним постом пролетит самолёт – то уж, с захватом, испортит запись трёх постов.
От погреба расходящиеся веером линии – вкапывают линейные, каждый свою. На полсотню метров, чтобы в сгущеньи ногами не путаться – и чтоб хоть тут-то оберечь от осколков.
А уж – летят!! Летит шестёрка «хеншелей». Сперва высоко, потом снижают круг левее нас. Хлоп, хлоп по ним зенитки. Мимо. Отбомбились, ушли.
Наши тут несколько квадратных километров вдоль передовой густо уставлены: миномётами лёгкими и тяжёлыми, пушками сорокапятками и семидесяти-шести, гаубицами ста-семи, всякими машинами полуврытыми, замаскированными – бей хоть и по площади, не ошибёшься.
Меж тем в погребе ещё три места надо найти – для телефониста бригадного и от двух дивизионов. От поваленной липы отмахнули наши пилой – без двуручной пилы не ездим – три чурбачка, откатили их туда, вниз.
Ляхов – ввёл свой приопустевший ЗИС в аппарель.
И пашанинский ГАЗ спустили. Ну, теперь полегче.
Со второго поста Шухов докладывает, чуть пришепячивая: дошли!
И их проверили. Порядок.
Доходят-то они все приблизительно, и ещё любят сдвинуться, себе поудобней. Но пока Овсянников не проверит – копать им, может, и зря.
Из погреба крик:
– Таащ комбат, вызывают!
Ломай быстро ноги по кирпичным ступенькам.
Так и есть, бригада: сорок второй, ждём целей!
Отбиваюсь: да дайте ж развернуться, привязаться, вы – люди?
А – доспать бы, клонит. Смотрю на ребят в погребе – и они бы.
– Ну, пока нет работы – клади головы на столы!
И приглашать не надо – тут же кладут. Это последний льготный получасик.
Солнце поднимается – жары набирает.
Подключился и четвёртый пост, и предупредитель. На трёх постах уже можно грубо прикидывать – хоть из какого квадрата бьёт.
От начала работы у центральной дежурят двое линейных: бежать по линии, какую перебьют – сращивать. А от каждого поста – бегут навстречу, так что на один перебив два человека, никогда не знаешь, ближе куда. Починка линий – всего и опасней: ты открыт и в рост, как ни гнись, а при налёте – шлёпайся к земле. Когда огневого налёта в зримости нет – дежурный линейный и сам бежит, дело знает. А при горючей крайности – кто-то должен решить и послать. Если Овсянников здесь – то он, а нет – так я. Но по смыслу работы – и без офицеров, сержант от центрального прибора сам гонит, он отвечает: не хватит звукопостов, не засечём – может быть больше урона. А каждый такой гон может стоить линейному жизни, уже потеряли мы так Климанского. А как раз когда порывы, когда снаряды летят – тогда-то и засечка нужна.
Сейчас – Андреяшин вот дежурит. Сел на землю, спиной об кирпичную арку. Проворный смуглёныш, невысокий, уши маленькие. Только-только взятый, с 25-го года. Я прохожу – вскочил.
– Сиди, не навстаёшься!
Но, уже вставши, сверкает тёмными просящими глазами:
– Таащ старштенант! А вы меня в Орле часа на три отпустите?
Он – из Орла. Рос безпризорником, а какой старательный в деле. Хоть безсемейный, а есть же и ему в Орле кого повидать, поискать.
– Ещё, Ваня, до Орла добраться. Погоди.
– А – когда дойдём? Я – нагоню, нагоню вас, не сомневайтесь!
– Отпущу, ладно. Да может – и надольше. Неужели ж мы в Орле не постоим?
– И бурловский! – из погреба кричат навстречу мне.
Крайний левый! Теперь мы – в комплекте.
Дугин руки потирает:
– О то розвага! Ве-се-ло!
Отдаётся ему из глубины:
– Хорошая у вас весельба.
Ну, теперь не пропадём, засекаем. Привязку бы. (До привязки посты на планшете поставлены пока грубо, как наметили их по карте.)
На передовой – толчёный гуд перестрельной свалки. Но – всплесками. И если артиллерийский выстрел попадает в промежуток – то мы его берём.
У Исакова – каша готова. Побежала посменно центральная с котелками.
А в воздухе – зачастили, закрылили и наши, и немцы – но наших больше! Схватки не видно, те и другие клюют по передовым. Там – большая стычка, и по земле взрывы отдаются, вот и засекай.
Емельянов с предупредителя:
– Пока сидим с пехотой, своего не отрыли, не дают. И покрывать нечем. Пташинского – как не поцарапало? – пуля погон сорвала.
Пташинский, его сменщик на предупредителе, – ясный юноша, светлоокий, очень отчётливый в бою.
Всё-таки две цели мы пока нащупали, уже и пятью постами, – 415-ю и 416-ю. Наша задача – координаты; калибр – это уж по ушному навыку, да и по дальности можно догадаться.
Из бригады донимают:
– Вот сейчас по Архангельскому – (это там со штабом рядом) – какая стреляла?
– От Золотарёва-третьего, 415-я.
– Давайте координаты!
– Без привязки – пока неточно…
Отвечают матом.
Дошагал Овсянников с постов, километров десять круганул. Пошли с ним хватнуть горячего. Сели на лежачую липу.
Простодушного Овсянникова, да с его владимирским говорком, – люблю братски. Курсы при училище проходили вместе, но сдружились, когда в одну батарею попали. На Северо-Западном, в последний час перед ледоходом на Ловати, он сильно выручил батарею, переправил без облома. Или тот хутор Гримовский нас скрестил – весь выжженный, одни печные трубы стоят, и немцами с колокольни насквозь просматривается. Центральная вот так же в погребке, а мы с ним сидим на земле, ноги в щель, между нами – котелок общий. Так пока этот суп с тушёнкой дохлебали – трижды в щель спрыгивали от обстрела, а котелок наверху оставался. Вылезем – и опять ложками таскаем.
Тут-то, за нашим склоном, Желябугские Выселки немцу прямо не видны, только с воздуха. Кручу махорочную цыгарку, а Виктор и вообще не курит. Рассказывает, как и где посты поправил. Кого, по пути идучи, видел, где какие части стоят. В Моховом у немцев виден сильный пожар, что-то наши подожгли.
– Натя-агивают. Будем дальше толкать, не задержимся.
Не докурил я, как слева, от главной сюда дороги, – колыхаются к нам, переваливаются на ухабинках – много их! Да это – «катюши»!
Восемь машин полнозаряженных, дивизион, они иначе не ездят. Сюда, сюда. Не наугад – высмотрел им кто-то площадку заранее. И становятся все восьмеро в ряд, и жерла – поднимаются на немцев. От нас – двадцать метров, в такой близи и мы их в стрельбе не видели. Но знаем: точно сзади стоять нельзя, вбок подались. И своим – рукой отмахиваю, предупреждаю, все вылезли лупиться.