Рассказы и повести
Шрифт:
Учитель замолчал.
– А дальше? – спросил я.
– Свернули эксперимент. То ли средства кончились, то ли у тех ученых-ихтиологов появилась другая идея, концепция, так сказать. Оставили Берестень в покое… А теперь вот кто-то другой эксперимент ставит. Эксперимент наоборот… По-моему, это идет от того, Захар Петрович, что у нас мягкое наказание за такие поступки…
– Почему же,– возразил я,– в Уголовном кодексе есть статья, предусматривающая наказание за загрязнение окружающей среды, в частности – водоемов. Если такие действия
– А как измерить на самом деле любой урон? – покачал головой Олег Орестович.– Что на первый взгляд кажется пустяком, завтра может обернуться непоправимой бедой!… Удобрения… Обыкновенные удобрения, постоянно смываемые с полей в речку, постепенно убивают в ней все живое. Между прочим, Петр Первый повелевал бить батогами солдат, которые сбрасывали мусор в Неву. А офицеров, допустивших такое, штрафовали. Это на первый раз. В повторном же случае их разжаловали в солдаты. Представляете, в рядовые! Он же, Петр Великий, категорически запретил ездить на лошадях по льду петербургских каналов. Чтобы конский навоз после таяния льда не попадал в воду!
– Ну что ж, в решительности Петру отказать было нельзя,– улыбнулся я.
– Иначе невозможно. Зачастую именно разгильдяйство бывает виной тому, что называют загрязнением окружающей среды. А вернее, непонимание. Мол, природа стерпит… Нет, не стерпит,– грустно покачал головой Бабаев.– Знаете, Захар Петрович, как-то в студенчестве мне на глаза попался афоризм Гераклита: «Человек неразумен… Умом обладает только окружающая среда…» В юношеском максимализме, когда кажется, что величие гомо сапиенса не может быть подвержено сомнению, слова этого древнего мыслителя показались мне – как это поточнее выразиться?– ну, завихрением, что ли, философской мысли… Теперь я склонен думать, что Гераклит прав…
Мы уже подходили к дому учителя.
– Олег Орестович,– сказал я на прощание,– вероятно, понадобится ваша помощь, чтобы разобраться с Берестень-озером.
– О чем речь! – воскликнул Бабаев.– Я сам забью в набат. Уверяю вас, Захар Петрович, помощников у нас будет предостаточно. Общество охраны природы, ваш брат рыболов, не говоря уже об учениках нашей школы. Да и не только, думаю, нашей… И еще. Я считаю, что надо создать штаб по спасению Берестеня. Подключим радио, редакцию газеты «Знамя Зорянска»… Помните операцию «Лебеди»?
– Еще бы! – ответил я.
Случай, о котором вспомнил Бабаев, произошел прошлой зимой.
В начале января город облетела весть, что на Берестене каким-то образом оказалась лебединая стая. Почему она появилась в наших краях в такое время года и решила сделать привал, так и осталось загадкой для местных знатоков природы. Но тысячи зорянчан бросились к озеру, чтобы полюбоваться белоснежными грациозными красавцами, плескавшимися в полынье, которая никогда не замерзала: Берестень питался подземными источниками, которые не давали сомкнуться ледяной корке.
В нашей газете почти каждый день печатались заметки, освещающие пребывание в городе необычных пернатых гостей. Что и говорить, событие было уникальное. Ничего подобного не помнили даже старожилы.
Лебединую стаю – а она насчитывала восемьдесят одну птицу – взяли под свою опеку дозорные «голубого патруля», активисты Общества охраны природы, работники местного охотничьего хозяйства. Впрочем, вряд ли кто в Зорянске остался равнодушным к судьбе птиц. Все понимали: любоваться-то лебедями приятно, но надо сделать все необходимое, чтобы ни одна птица не погибла… А основания для тревоги были: в конце января – начале февраля ударили сильные морозы, да и пищи гостям не хватало.
Ежедневно на Берестене дежурили несколько человек. Каждый гражданин, прибыв на озеро, не забывал прихватить с собой какого-нибудь корма.
Лебеди прожили у нас всю зиму. А когда весна властно вступила в свои права, белоснежная стая взмыла в небо. Сделала прощальный круг над озером, словно благодаря собравшихся на берегу людей, и исчезла в синеве.
В дальнюю дорогу отправились все птицы – восемьдесят одна!…
– Вот увидите, Захар Петрович,– горячо произнес учитель,– и теперь нас поддержат. Весь город!
Придя домой, я тут же связался с начальником местной службы гидрометеорологии и контроля природной среды Чигриным. Он сказал, что незамедлительно пошлет на озеро людей, чтобы взять пробы воды.
На следующий день с утра Чигрин сам приехал в прокуратуру.
– В Берестене солярка,– сказал он, положив на мой стол результаты анализов.
– Солярка?– переспросил я. Чигрин кивнул.– Выходит, мы ошиблись. Я подумал, что керосин, Бабаев – бензин…
– Что в лоб, что по лбу,– буркнул Чигрин.
– Когда вы последний раз проверяли состояние воды в Берестене?
Наш «бог природы», как мы называли метеоролога, вздохнул:
– В ноябре прошлого года. Перед тем, как озеро замерзло. И водичка была чистая. Хоть пей! В этом году проб еще не брали. Лишь вчера, по вашему сигналу. Я вот ломаю голову, откуда солярка?
Мы еще долго обсуждали с ним этот вопрос.
– Ну что ж,– сказал он перед уходом,– поеду на озеро. Надо разбираться на месте…
«Бог природы» позвонил в середине дня и попросил меня приехать к Берестеню.
– Проезжайте по шоссе мимо озера,– пояснил он.– Приблизительно метров семьсот…
Я так и сделал.
Мы доехали со Славой до озера, миновали то место, с которого пошли вчера осматривать Берестень, и поехали дальше.
Чигрин ждал нас возле фургончика с надписью «Лабораторная». Вид у него был озабоченный.
– Пойдемте, Захар Петрович,– сказал он, когда я выбрался из машины.
Мы свернули с асфальтовой ленты. И хотя шагали по прошлогодней траве, скоро на моих туфлях набралось изрядно глины.