Рассказы и повести
Шрифт:
– Так ремонт, это дней пять или даже неделя, а ехать послезавтра.
– Ладно, не паникуй, я что-нибудь придумаю… Сейчас начальнику позвоню.
– Зачем звонить? Завтра суббота, всё равно всё закрыто. У меня есть дома запасной, я могу съездить…
– О, молодец, с этого бы и начинал. Вот тебе увольнительная до…
Совсем обнаглев, солист перебил: «Послезавтра к отъезду только успею. Он у отца на даче, в Первоуральск надо будет мотаться».
– А точно успеешь? А то смотри!
– Успею. Не первый же раз.
И поехал Сашка за баллоном на дачу в Первоуральск,
После Сашкиного триумфа очередь за увольнительными стала возникать у кабинета Нелюдова с регулярностью поезда метро.
Скрипач Миша Коломийцев раза четыре умудрился сходить в увольнительную за очень редкими бемолями.
Игорь Зырянов, освоивший самоучкой контрабас, ходил покупать форшлаги и мелизмы, которые всё время крошились, и непонятно было, кто же их выпускает столь низкого качества.
Миша Токарев, потрясающий флейтист, вместе с Володей Хмелёвым, экстра-класса, кстати, баянистом, то и дело меняли изношенные флажолеты, а один раз умудрились потерять где-то или разбить ужасно хрупкий бекар, причём, Миша от флейты, а Володя его же, но от баяна. Такие вот Маши-растеряши. Пришлось отправить их аж на три дня, иначе концерт срывался.
Как-то пришли к Нелюдову два певца-солиста, два Александра, два тенора, оба рядовые, только фамилии разные: один Швед, другой Выгрузов. Пришли и стоят. Стоят и молчат. Вообще-то они вместе никогда к нему не ходили, солисты, это значит соперники, конкуренты. А тут вдруг оба пришли.
Нелюдов сразу заподозрил недоброе, и точно: у обоих закончились запасы си-бемольного масла. Ни капли не осталось! Мало того, что тренировки накрываются медной посудой (Нелюдов репетиции ансамбля на армейский лад тренировками величал), так ещё и надвигающийся правительственный концерт под угрозой.
– А вы что, только сегодня об этом подумали?
– Нет, вчера, – Выгрузов виновато потупился.
– Пошути мне тут, пошути…
– Я, товарищ лейтенант, конечно виноват, – встрял тут Швед, – он у меня брал, когда нужно. А вчера я, когда из казармы на спортплощадку пошёл в волейбол играть, забыл масло из кармана выложить. Толик Коновалов мяч подавал, и я плохо принял, баночка разбилась… Вот… – и показал карман с жирным пятном.
Пришлось в итоге солистам-Александрам Шведу и Выгрузову, как они не пытались возражать, идти в увольнение, чтобы искать по всему городу дефицитнейшее си-бемольное масло. Правда, поиски эти происходили довольно странным образом, а именно: в небольшой двухкомнатной квартирке почти на самой окраине Свердловска, накрыт был хозяйственной и заботливой мамой Саши Выгрузова стол. За столом этим, поглощая вкусный борщ, котлеты, домашние соленья и прочие вкусности, искали си-бемольное масло оба Александра, чтобы затем продолжить поиски, переодевшись в гражданскую одежду, каждый в своём направлении.
Продолжалась эта лафа довольно долго, однако всему на свете приходит конец. Пришёл он и этой лафе. Пришёл закономерно и ожидаемо в лице вернувшегося
Заглянул, выйдя из отпуска, Процянко к Нелюдову с вопросом: «А где у нас рядовой Шевченко болтается? Он мне нужен».
Между нами говоря, болтался рядовой Шевченко в это время в женском общежитии Уральского политехнического института, в комнате № 123 в объятиях полуодетой Светочки, а может быть Танечки или даже Риточки, держа в правой руке на отлёте стакан портвейна № 72, но в трактовке младшего лейтенанта Нелюдова это прозвучало чуть-чуть иначе.
– Здравия желаю, Миша. Хорошо, что ты вернулся. Прости, я тут обедаю… Ты чай будешь? Я только что заварил…
– Да нет, спасибо. Шевченко мне нужен.
Нелюдов глотнул чайку и весомо произнёс: «Шевченко я отправил в увольнительную, у него нотный стан кончился. Пока не найдёт, я ему сказал, чтоб не появлялся мне на глаза».
От такого заявления у Миши Процянко самопроизвольно открылся рот и в глазах утвердилось некое подобие жалости к говорившему.
– Что у него кончилось? – не веря услышанному переспросил он.
– Нотный стан кончился, – со знанием дела повторил Нелюдов, – причём закончился ещё вчера утром, а он мне об этом только вечером сообщить изволил.
Поражённый Процянко молчал.
– Вот Карпов Коля молодец. Сразу пришёл, как батман стал ему ногу натирать. Лучше вовремя новый заказать, тем более, что по знакомству, бесплатно, чем потом в госпитале…
– Что ему ногу натирает?
– Батман…
– Какой батман?
– Откуда я знаю, какой? Гранд, кажется. Мал он ему… Коля ни тренироваться, ни танцевать не может… Да, вот, посмотри список увольнительных на сегодня…
И лейтенант Процянко посмотрел…
Разговор в кабинете продолжался долго, очень долго. Сколько? Никто не знает. Но все знают, что итогом этого разговора был… как бы помягче сказать! Нет, лучше промолчу, все и так всё поняли.
Впрочем, был ещё один итог этого разговора: Нелюдова буквально перекашивало, стоило кому-нибудь произнести слово форшлаг, тошнило от мелизма, бемоль вызывал бурный прилив гнева, а батман – судорогу.
Ватруша и Котофей Цап-царапович
– Посреди бескрайней зимы притулился ветхий домишко к неохватной ели и почти спрятался меж её лап, покрытых снеговыми варежками.
Когда-то неохватной ели не было совсем, а домишко был новенький, свежесрубленный. Тогда жила в нём пара молодых – муж да жена. Миша да Матрёна. И не было у них тогда почти ничего, кроме мечты о светлом времени, когда будет всё – и детишки, и разный скарб домашний, и коровка, и сад с наливными яблоками, и достаток, и счастье. А чтобы мечта сбылась, работали муж да жена не разгибаясь с рассвета и до глубокой ночи.