Рассказы и сказки (1968)
Шрифт:
Постоянно то там, то здесь на территории порта можно было видеть поднятый на домкрате грузовик и замученного шофера, который вот уже третий раз за день принужден был менять баллон, проколотый железной колючкой, неизвестно откуда взявшейся. Постоянно слышались тревожные свистки сцепщиков, обнаруживших обрезанные шланги. Иногда, без всякой видимой причины, сходили с рельсов маневровые паровозы, на многие часы останавливая железнодорожное движение в порту. То и дело горели буксы. Грузы завозились не туда, куда следовало, разгружались, потом опять нагружались, перегружались... Агенты сигуранцы и капитании сбились с ног, слоняясь по путям и обыскивая все закоулки огромного порта. Но все было тщетно. Действовали люди хорошо организованные, опытные.
А тем временем
Читая с преувеличенным пафосом победные реляции ставки фюрера, Леонид Цимбал так подвывал, так играл своим подвижным лицом, по которому с поразительной быстротой пробегали все оттенки самодовольной глупости и тупого высокомерия, что немецкая сводка как-то незаметно получала совершенно обратный смысл. Читая телеграммы из-за границы, он с необыкновенной тонкостью выбирал и подчеркивал интонациями именно те, в которых проскальзывали сведения, неблагоприятные для гитлеровской Германии, а из хроники читал главным образом заметки о действиях подпольщиков, о военно-полевых судах, казнях, штрафах и налогах.
Иногда, глубокомысленно комментируя какую-нибудь политическую статью доморощенного одесского теоретика из приезжих белоэмигрантов, Леонид Цимбал вдруг назидательно, профессорским тоном начинал восхвалять капитализм, затем впадал в ложный пафос, приводил убийственные примеры выгоды для человечества частной собственности, путался, смущался и, наконец, чмокнув толстыми губами, совершенно неожиданно заканчивал свою речь каким-нибудь неопределенным восклицанием вроде: "Одним словом, не будем говорить! О чем говорить, когда не о чем говорить!" И грузчики кряхтели и почесывали под мышками.
А иногда, если поблизости не было никого подозрительного, он просто, с непостижимой дерзостью, приложив газету "Молва" к самому носу, вдруг начинал громко и быстро читать наизусть последнюю сводку Совинформбюро, принесенную Лидией Ивановной из катакомб, или рассказывать о приказе № 55.
Таким образом, к тому времени, когда закончилась выгрузка боеприпасов и пароход "Фердинанд" был переведен с Потаповского мола в Карантинную гавань под погрузку зерном, артель Леонида Цимбала-Кухаренко была вполне подготовлена к действиям крупного масштаба. Оставалось добиться, чтобы именно ее поставили на погрузку "Фердинанда".
– Слушайте, домнуле, - сказал Леонид Цимбал, заведя агента за угол пакгауза и делая большие, удивленные глаза, - в чем дело?
– А что?
– Пардон, это я вас спрашиваю: а что?
– Кухаренко, я не выношу, когда со мной говорят загадками! - строго сказал агент. - И потом, перестаньте меня держать за локоть. Оставьте эти ваши босяцкие замашки!
– Я извиняюсь! - воскликнул Леонид Цимбал, отскакивая на почтительное расстояние. - Пережитки социализма.
Он сложил руки на животе и долго смотрел на агента, горестно кивая головой.
– Домнуле агент! - наконец сказал он с глубокой грустью. - Мне на вас больно смотреть. Больно, а главное - обидно. Посмотрите вокруг... - Цимбал сделал широкий, обобщающий жест руками.
Агент тревожно посмотрел вокруг, но, по-видимому, ничего особенно не заметил.
– Нет-нет, домнуле, вы плохо смотрите. Посмотрите хорошенько, настойчиво сказал Леня. - Тут же деньги валяются прямо-таки на земле! Их хватает каждый, кому не лень. Я не понимаю, чего вы зеваете? Стойте! Молчите! Ничего мне не говорите! Дайте сначала я скажу, - поспешно продолжал Леня, заметив, что агент собирается возражать. - Не будем спорить! Я знаю, домнуле агент, что вы человек честный, принципиальный, интеллигентный, пострадавший от Советской власти, - одним словом,
Тут Леонид Цимбал сильно покривил душой. "Домнуле агент" был в высшей степени "хабарник", и это ни для кого не составляло тайны. Но внутреннее чутье подсказало Цимбалу, что, имея дело с заведомым жуликом, выгоднее всего делать вид, что считаешь его благороднейшим человеком: жулики это любят.
– Мне больно видеть, - с жаром продолжал Леонид Цимбал, не давая себя перебить, - что вы пропускаете такие богатые возможности. Другой бы на вашем месте - какой-нибудь мелкий румынский арап из Констанцы - уже давно построил бы себе в Аркадии шикарную дачу или в крайнем случае положил в банк пару-другую тысяч рейхсмарок. Вы со мной согласны?
Глаза агента еще более забегали под кривым пенсне, желтые зубы оскалились, и он сказал глуховатым голосом:
– Что же вы мне предлагаете?
– Вот! Наконец я слышу настоящие мужские слова! - воскликнул Леонид Цимбал с восхищением. - Хотите иметь шикарную дачу в Аркадии? Тогда идите сюда!
И он снова подхватил агента под локоть, потащил его еще дальше и, наконец, почтительно впихнул в пролом какой-то ракушечной стены, разрушенной взрывом. Они очутились среди развалин, поросших бурьяном, из-под которого блестело на солнце битое стекло. Жирные осенние мухи жужжали и ползали по листьям паслена. Испытывая сильнейшее желание взять агента руками за индюшечью шею, стукнуть головой о камни и придушить на месте, Леонид Цимбал заставил себя сделать преданное лицо и сказал, воровато оглянувшись:
– Будем говорить как джентльмен с джентльменом. Есть шанс крупно подработать. Пароход "Фердинанд". Зафрахтован румынским интендантством под перевозку двух тысяч тонн зерна из Одессы в Констанцу. Срочная погрузка. Ну? Вы поняли мою мысль?
Глаза Леонида Цимбала сверкали вдохновением. Агент, кряхтя, вытирал носовым платком мокрый нос, и на лице его было написано крайнее умственное напряжение.
– Нет, я вижу, что вы не поняли моей мысли, - огорченно вздохнул Леонид Цимбал. - Вдумайтесь в эти слова: "Две тысячи тонн" и "Срочная погрузка". Теперь вам понятно? Еще не понятно? Не какая-нибудь погрузка, а срочная. Подчеркиваю! Почему срочная? Потому, что румынское интендантство заинтересовано как можно скорее перекачать зерно из Одессы в Констанцу, на свои, румынские склады. Вы меня спросите: почему? Я вам отвечу: потому, что румынское интендантство боится, что нагрянет немецкое интендантство и перехватит у него из-под носа две тысячи тонн советского зерна. Теперь вам ясно? Румынское интендантство готово носом землю рыть, лишь бы в самом срочном порядке погрузить зерно. Никаких денег не пожалеет! Улавливаете мою мысль?
– Ну, ну! - нетерпеливо сказал агент, перебирая ногами, как лошадь, почуявшая запах овса. - И что же дальше?
– Домнуле! Вы меня удивляете! - воскликнул Цимбал-Кухаренко. - Вы дитя! Идите в управление порта и проявляйте частную инициативу. Пока еще не поздно, берите подряд на погрузку "Фердинанда". Дайте им гарантию, что вы беретесь произвести всю операцию одной моей артелью за трое суток, и берите с них аккордно по четыре марки с тонны за срочность. Они дадут! А если будут торговаться, уступайте за три марки с тонны - и пусть подавятся. Подписывайте любую неустойку. Я вам отвечаю за своих орлов! - При слове "я" Цимбал с такой силой ударил кулаком в свою выпуклую, могучую грудь, обтянутую пропотевшей тельняшкой, что агент даже слегка вздрогнул. - Я вам отвечаю! В крайнем случае я еще подберу себе в артель десяток-другой могучих мальчиков. И погрузка будет закончена в три дня, как из пушки! Дважды четыре - восемь и три нуля, итого восемь тысяч марок. Тысяча марок артели, остальное - вам. Семь тысяч оккупационных марок! Вас это устраивает?