Рассказы и стихи (Публикации 2011 – 2013 годов)
Шрифт:
Вероятно, что знакомство с ним обязало в упомянутом стихотворении поделить убитых мной немцев с теми, без которых не смог бы воевать:
На повара, связистов, старшину,
Ремонтников, тавотом просмоленных,
На всех, кто разделял со мной войну,
Кто был не дальше тыла батальона.
Куча полупрезираемого мною юбилейного металла и орден Отечественной войны, полученный в 1985 году к сорокалетию со Дня Победы всеми фронтовиками в Советском
Стоп! Не ты ли написал стихотворение «Обрастаю медалями»?
Обрастаю медалями.
Их куют к юбилеям.
За бои недодали мне.
Обделили еврея.
А сейчас удостоенный.
И вопрос ведь неважен,
Кто в тылу, кто был воином,
Кто был трус, кто отважен.
Подвиг вроде оплаченный.
Отчего же слезливость?
То ль о юности плачу я,
То ли где справедливость.
Не нацепил ли эти медали обиженный солдат, обделённый за бой?
Не хочу усугублять напряжения описанием голодных окоченевающих солдат в траншее, засыпанной снегом. Облегчу это летней порой. Представьте себе многокилометровый форсированный марш ночью с полной выкладкой по бездорожью. В траншею сменить уцелевших сваливается новая необстрелянная часть, завершившая марш. Грязные обмотки на гудящих от усталости ногах. Вооружение – лучше не придумаешь. Трёхлинейная винтовка образца 1891-1930 годов. Две гранаты РГД. В сидоре НЗ – неприкосновенный запас, выданный перед маршем. Какой идиот назвал его неприкосновенным, если изголодавшийся в тылу солдат немедленно съест его? Немедленно. Сейчас. Ведь так невыносимо хочется жрать! Не хранить же его на будущее, которое неизвестно будет ли. Кто загадывает так далеко, как, скажем, завтра?
Немецкому командованию, естественно, достоверно известно, что у русских в обороне появилась необстрелянная часть. Её надо прощупать. Это то, что в сводках Совинформбюро называется бои местного значения. Солдатик, едва пришедший в себя после обрушившейся на траншею артиллерийской подготовки противника, из своей трехлинейки убил одного или двух немцев. Был ранен. Попал в госпиталь. Выздоровел. Выписали в запасной полк. И снова «Эта песня хороша, начинай сначала». И совершил он немало подвигов, о которых новые его командиры, а среди них непременно нелюбящие всяких, скажем, инородцев, забыли продиктовать ротному писарю о совершённом этим солдатом. И обидно сейчас ветерану. И цепляет он сейчас на грудь побрякушки взамен боевых наград, которых заслужено, честно достоин.
Ох, неправ я, неправ! А говорю, правда и только правда! Пусть даже её крупицы.
Кстати о писарях. Предо мною мои наградные листы. В каждом из них, кроме других ошибок, «призван Могилёв-Подольским горвоенкоматом». Ну, скажите, как в 1941 году мог быть призван шестнадцатилетний отрок? Между прочим, не только не призван, но и присяги тоже не принимал. О какой присяге могла идти речь в 130-й стрелковой дивизии во время не отступления, а бегства? А в 1942 году, когда снова добровольно пришёл уже в 42-й отдельный дивизион бронепоездов, мог ли командир, майор
О других художествах моих наградных листов не говорю. Это уже не творчество писаря. Наградные листы подписал командир батальона гвардии майор Дорош. Логику его понять нетрудно. Сказано гвардии майору, или он сам знает, что Дегена надо представить, скажем, к ордену Красного знамени. А экипаж совершил значительно больше, чем полагается по статусу этого ордена. Зачем же добру пропадать. Оставим часть сделанного с небольшим избытком для прочности, а остальное раскинем на ордена гвардии капитану, гвардии старшему лейтенанту и прочим. А ведь гвардии майор Дорош ко мне хорошо относился. Даже как-то выпив чрезмерно, очень тепло вымолвил: «Хороший ты парень, Ион, хоть и еврей». Протрезвев, по моей реакции понял, что, дав выход утаиваемому в сознании, сморозил глупость. Потом долго уверял меня в том, что антисемитизмом не страдает.
Рассказ только на одну тему, которую считаю памятью о войне. Но память уже, к сожалению, не та. Ещё года два назад ночью, когда долго не приходил ко мне сон, среди прочего делал перекличку нашего курсантского взвода. Не забывал ни одного из двадцати пяти, от Ростислава Армашова до Николая Шпетного. А сейчас перекличка порой уже с изъяном.
Совсем недавно в Гостевой книге замечательного портала Евгения Берковича появилось письмо. Меня разыскивает Николай Букин. Радости моей не было предела! Букин! Коля! Рыжий! Один из тех, кого я вспоминал во время переклички! Тот самый, который 4 августа 1944 года заблудился, и вместе с моим взводом первым вошёл в Германию! Тут же отправил письмо. Увы… Оно пришло через месяц после Колиной смерти. Ох, как в нашем возрасте следует торопиться. Обратите внимание, стихи я посвящаю Николаю Букину, а не памяти Николая Букина.
Лейтенанту Николаю Букину
Курсантский взвод обычно узнаваем
Отсутствием дебилов и талантов.
Во взводе было девять Николаев
Из штатных двадцати пяти курсантов.
Судьбу пятнадцати не точно знаю.
Ведь о потерях ложь - в архивах кредо.
Во взводе было девять Николаев,
Но лишь один отпраздновал победу.
13.06.2012 г.
Попытка рассказать правду о войне. В этом рассказе не придумана ни одна буква. Никакой беллетристики. Осознаю, что правда субъективна. Может быть, гвардии майор Дорош мог бы оспорить мою правду, основанную на увиденных мною документах представлений к наградам. Что уж говорить о документах, которых не видел? Только слышал, как представлял меня командующий Третьим Белорусским фронтом генерал армии Черняховский. А затем, получив очередной большой орден, решил, что он и есть вместо того, на что был представлен. И вдруг 8 сентября 1948 года московское радио, назвав меня, прибавило к моему имени награду, к которой представил меня генерал армии Черняховский. Оказалось, что даже московское радио может ошибиться. Не получил я этой награды. В последний раз следы её появились в Киевском облвоенкомате в мае 1965 года, к двадцатилетию со Дня Победы.