Шрифт:
Вячеслав Фаусек. Рассказы и воспоминания
Раненый бекас.
Я начал охотиться очень рано. Мне было только десять лет, когда отец брал меня и старшего моего брата с собой на охоту. Мне и брату страшно понравилась охота, и мы часто просили отца, чтобы он купил нам ружья; но он отказывал потому, что мы были еще слишком малы.
Когда мой брат поступил в гимназию и летом приехал домой в деревню на каникулы, ему подарили ружье, маленькую, легкую одностволку. Я очень ему завидовал и не отходил от него, так что скоро ему надоел. Между нами бывали иногда ссоры.
Раз он вышел потихоньку от меня на охоту, а я заметил и увязался за ним. Он увидел меня и говорит:
– - Ты куда?
– - Я с тобой!
– - отвечал я.
– - Я хочу один идти.
– - А я все таки с тобой пойду!
– - отвечал я упрямо.
Тогда брат повернул домой. Я за ним. Он пришел в нашу комнату, повесил ружье на место и лег на диван читать книгу. Я сел его караулить.
Это повторялось часто и, наконец, брат придумал способ от меня избавиться. Он мне сказал однажды:
– - Если ты не пойдешь сегодня со мной, то я тебе когда-нибудь дам ружье и ты пойдешь один.
Я очень обрадовался и отвечал.
– - Хорошо, не пойду!
Я с нетерпением ждал, когда брат исполнит свое слово и старался не надоедать ему, потому что мне ужасно хотелось пойти на охоту одному,
И вот я дождался. Брат оценил мое скромное поведение и сказал мне:
– - Ну, за то, что ты не лез ко мне несколько дней, я дам тебе ружье.
Он снял ружье со стены, зарядил его и дал мне.
– - Спасибо!
– - сказал я.
И бегом побежал в сад.
Я замирал от счастья. Наконец, я с настоящим ружьем, один, как большой охотник! Только зарядов, жаль, нет!
– - подумал я. Надо стрелять осторожно, чтоб не промахнуться.
Сколько раз я, затаив дыхание, подкрадывался к сорокам или воронам, но все не решался выстрелить, а птица между тем улетала. Бывало и так, что она улетала, а я не замечал этого и все продолжал ее высматривать на пустом дереве. Наконец, я уже устал, мне стало жарко, пот струился с моего лица и кровь отучала в висках, а я все еще не выстрелил. Я уже был и за рекой, на лугу, и опять возвращался в сад, но все не было удачной минуты. Я вышел на аллею и направился к дому; как вдруг, прямо передо мной уселся удод и начал охорашиваться, распустил даже свой красивый хохлик на голове. Сердце у меня забилось. Я мигом прицелился и выстрелил...
Когда я опомнился от грома выстрела, то увидел, что удод лежит на спине весь в крови и судорожно ворочает лапками. Я подскочил к нему, зажал его в руку и со всех ног бросился домой.
– - Мамочка, я удода убил!
– - кричал я, мчась через комнаты в спальню матери. Я был на седьмом небе. "Вот! Я им всем доказал!" думал я. Что я хотел доказать -- я этого не знал. Вероятно, то, что я уже не маленький.
С этих пор мне давали ружье еще несколько раз, а через год, когда я стал тоже гимназистом, я получил это ружье в собственность, а брату подарили новое.
Много лет прошло о тех пор, и мы с братом давно сделались взрослыми. Охотились страстно. Мы хорошо стреляли, много перебили разной птицы, и всегда нам нравилась эта забава.
Однажды с нами случилось приключение, которое нас очень смутило, и я до сих пор не могу забыть его. Это было в конце июля. Бекасы только что появились в наших местах, и мы с братом отправились на наше любимое болото охотиться. День был прекрасный. Жар начал уже спадать, когда мы вступили в болото. Как только мы вошли в осоку, со всех сторон начали с криком срываться бекасы. Мы пошли в разные стороны, и началась пальба. Стреляли мы очень много, много делали промахов, но и убили достаточно. Прошло с час времени. Я уже устал, и комары меня жестоко кусали, но я был очень доволен удачной охотой. Остановившись перевести дух, я стал любоваться болотом. Уже вечерело, солнце садилось. Небо было ясно, погода тихая. Лучи солнца играли в ржавчине болотной радужными цветами. Вверху, с криком, носились перепуганные бекасы. Брат продолжал стрелять, и дым от его выстрелов тянулся через болото. Я стал заряжать ружье. как вдруг услышал, что где то близко, в траве, что-то хрипит. Я стал прислушиваться. Хриплый стон продолжался, но я никак не мог догадаться, откуда он идет. Пошарил в кустах осоки около себя, -- ничего нет. Я постоял. Стон продолжался то слабее, то усиливаясь. Я подозвал собаку и заставил ее искать. Она пошарила и остановилась -- как раз у моих ног. Наклонившись, я увидел следующее: перед самым носом собаки, под кочкой, сидел бекас. Он смотрел, слабо моргая, жалобными глазками и хрипло стонал. Язычок и конец носика его были в крови. Видно было, что ему очень больно. Вероятно, один из нас его ранил, он отлетел в сторону и теперь умирает. Я с досадой прогнал собаку и взял его в руки. Он даже не встрепенулся и все продолжал стонать и кивать головой.
Мне вдруг сделалось душевно жаль, просто до слез жаль эту маленькую хорошенькую птичку. За что мы ее заставили так страдать? И в первый раз после многих лет охоты мне сделалось стыдно. Я почувствовал, что делаю нехорошее дело. Поскорей добил я бедного бекаса и пошел к брату. Пора было идти домой. Когда я рассказал брату о бекасе, то я заметил, что ему тоже стало не по себе.
– - Фу, как это не хорошо!
– - сказал он.
И мы молча пошли домой.
Тsперь, когда я вспомнил свой первый детский выстрел, мне очень странно, как это мне тогда совсем не было жаль удода? А я всегда был добрый мальчик и очень любил животных. Да я и теперь очень люблю животных...
И этого бедного бекасика я никогда не забуду.
Гадкий товарищ.
I.
Когда я был мальчиком-гимназистом, то очень любил драться. Впрочем, нас было много драчунов. Бывало, так только наступит перерыв между уроками, так уж у нас идет страшная возня: одни борются, другие дерутся кулаками, третьи "на ладошках"... И все это кричит, воюет, прыгает по скамейкам, падает! Весело было!
Мы тогда были только еще в первом классе.
Но самая главная драка бывала у нас после окончания уроков. Мы тогда вели войну с маленькими евреями. Недалеко от нашей гимназии было еврейское училище, где учились еврейские мальчики, и мы ходили туда, чтобы подраться с ними.
Как только наша гурьба выбегала из гимназии, то слышался крик:
– - Эй! Господа! Кто идет бить жидов?
И охотников набиралось всегда много. Я тоже ходил бить "жидов".
Предводителем был у нас гимназист Попов. Он был самый сильный в классе и самый отчаянный.
Попов ставил нас в ряды, взмахивал квадратиком и кричал: "Вперед!"
И мы шли на войну, точно солдаты.
Еврейчики нас обыкновенно дожидались. Они устраивали где-нибудь по дороге засаду и неожиданно забрасывали нас каменьями. Но мы не робели! Попов кричит:
– - Ребята, за мной! Ура-а!
– - Ура-а-а!
– - кричим мы и бросаемся на приступ. Ранцы несем впереди себя щитом, чтобы камни не попадали в лицо, и вскоре неприятель пускался бежать. Тут начиналось побоище. Дрались часто жестоко, до крови; иногда и нам доставалось! Я помню, одному моему товарищу вышибли камнем зуб, и он навсегда остался без переднего зуба! А я всегда имел синяки на теле.