Рассказы и завязи
Шрифт:
С тех самых пор и колесит, как в прежние молодые годы, Александр Иваныч по районам необъятной области, в том числе и в свои родные места заглядывает. А там, в деревне, в шестнадцати километрах от райцентра, живет его восьмидесятилетняя мать.
Раньше Сушилов ездил к матери едва ли не каждую неделю. Три-четыре часа на поезде, а потом на автобусе, немного пешком — и он в родном доме на берегу речки Пашмы. Но с недавних пор цены на поезда и автобусы так подскочили, что на одни билеты уходила треть его пенсии. Ездить к матери Александр Иваныч стал намного реже, а потом
Обратно — это значит к соседке Шуре, к подруге Вале, к сестре своей Надежде, а еще к речке, к лесу, к родной избе и печке. В деревне много одиноких старух мужья их поумирали или еще в войну погибли, а детей разбросало время по свету.
У Сушилова была еще сестра Ольга, но та жила с мужем в Хабаровском крае, редко сюда приезжала, а теперь и вовсе стала как отрезанный ломоть.
Александр Иваныч отвез мать в деревню еще зимой, а в первые майские дни посадили они с женой там картошку, лук, свеклу и прочие овощи, и вот только сейчас, уже в самом конце лета Сушилову опять удалось навестить мать… Но об этом в отчетном материале он сегодня писать, конечно, не будет.
…В коридоре редакции было непривычно тихо. Только из-за неплотно прикрытых дверей какого-то кабинета доносился стрекот пишущей машинки.
Сушилов прошел в дальний конец коридора и отворил двери кабинета корреспондентов отдела информации, где он всегда работал, приходя в редакцию.
Из двух столов, что стояли в комнате, один был занят. За ним сидел Паша Зайков из того самого информационного отдела. Едва поздоровавшись с Сушиловым, Паша весело спросил:
— Александр Иваныч, хочешь анекдот? Самый свежий, читатель прислал.
— Давай, — согласился Сушилов, усаживаясь за свой стол.
Зайков взял бумажный лист:
— Значит, так… «Старый чеченец говорит молодому:
— Сынок, нам нельзя воевать с Россией.
— Это почему?
— А вдруг победим?»
Ну, как? Хорошо?
— Хорошо, — согласился Сушилов. — Главное, современно.
— Тогда ставлю в подборку, — зашелестел бумагами Зайков.
Он был как раз из тех, кто раньше отношения к журналистике не имел. Ныне в газете Паша вел субботнюю полосу, где печатались анекдоты, разные байки и прочая пошлость, собранная Пашей из разных журналов, газет и разговоров. Коллег, пытающихся критиковать, Паша сражал неотразимым аргументом: «Это нужно читателю». Какому читателю и зачем нужны были пошлости, Зайков не объяснял и продолжал выпускать свою полосу субботнего дня, на которой иногда, правда, попадались чистые и славные юморные вещи. Но это были, как говорят, «алмазы в навозе».
— Паша, не знаешь, редактор у себя? — спросил Александр Иваныч.
— Не знаю, — ответил Паша, не отрываясь от своих бумаг. — Я его не видел.
Сушилов встал из-за стола и пошел в редакторский кабинет, но секретарша Нина сказала, что Паншев уехал на пресс-конференцию губернатора области и будет только к обеду.
Возвращаясь обратно, Александр Иваныч у дверей отдела культуры столкнулся с выходящей из кабинета Наташей Серебровой.
— Ой, Саша, привет! Ты откуда?
— Из командировки. Ездил к нам в район. А ты как?
— А я в Париже была. Только вчера приехала.
— Как в Париже? — не понял Сушилов. — Шутишь, Натали?
— Какие шутки, Саша! Да и чего в этом удивительного в наше-то время?
— Я не об этом. Ты ничего не говорила, что поедешь.
— Боялась сглазить.
Наташа Сереброва тоже вот-вот должна была уйти на пенсию, а Александр Иваныч помнил еще то время, когда она, выпускница факультета журналистики МГУ, стажировалась у него в отделе информации «Северного края» и Сушилов даже был в нее тайно влюблен в те далекие годы. И с той же самой поры звал ее Натали.
— И как ты надумала?
— Да очень просто. Еще в прошлом году прочитала рекламу туристской фирмы, обо всем там расспросила и стала копить деньги. Вот и все.
— В Лувре была? Мону Лизу видела?
— Была, видела.
— На Эйфелеву башню поднималась?
— Поднималась, Саша. Все видела… Да ты сейчас приходи к нам. Я вот за водой пошла, чай сделаю. Все и расскажу. А из Парижа я бутылочку бургундского привезла, приходи.
— Хорошо, Натали, — кивнул Сушилов, — вот только за сигаретами до киоска сбегаю.
И Сушилов, не заходя к себе, побежал вниз по лестнице на улицу, где за углом здания редакции, как раз напротив рынка, стоял целый ряд киосков. Он купил пачку «Явы» и тут же вернулся обратно.
Зайкова в кабинете не было. Александр Иваныч бросил свои бумаги в ящик стола и направился к Наташе, оставив ключ в двери.
Первым, кого увидел Сушилов в кабинете Наташи, был Паша Зайков. Он о чем-то говорил, жестикулируя. Видно, что успевал Паша везде. Кроме него, там сидел ответсекретарь Коля Мишин. Сама Наташа со своей помощницей Светой хлопотала у маленького чайного столика в уголке у окна.
— Проходи, Саша, присаживайся, — пригласила Наташа.
Сушилов поздоровался и сел в кресло.
— А что за приятель-то? — спросил Коля Мишин Пашу, продолжая прерванный разговор.
— Да мой… Познакомился с бабой недавно, адрес взял, телефон, а звонить стесняется. Я и говорю ему, чем страдать-то, заглянул бы к ней. Да я, говорит, уже заглядывал. Ну и че там, спрашиваю. А там, говорит, прокладки с крылышками, — досказал Паша свою историю и первый громко захохотал.
— Паша! — прикрикнула на него Наташа. — Оставь свои пошлости!
— Если я пошляк, то что же такое телевизор? Там эти пошлости через каждые пять минут показывают, — защищался Паша.
— Телевизор выключить можно, — съязвила Наташа.
— Принимается, — не обижаясь, поднял руки Зайков. — Умолкаю.
— На-ка лучше вино открой, — предложила ему Наташа и подала Паше пузатую, темного стекла, бутылку.
— О, никак Франция! — воскликнул Паша, всматриваясь и читая надпись на белой, во весь широкий бок этикетке. — Бургунд… Так это же бургундское, знаменитое бургундское. О, как давно я не пил французского вина!