Рассказы из кофейной чашки (сборник)
Шрифт:
Через несколько дней в развилке, облюбованной вороной, стали постепенно проявляться контуры гнезда. Скоро оно окрепло, оформилось и прочно заняло свое место в развилке – село в нее так, будто слилось с живыми ветвями дерева. Казалось даже, что раньше дереву чего-то недоставало, но было непонятно – чего именно, а теперь все встало на свои места, и облик дерева обрел необходимую законченность. Женщина часто стояла у окна, разглядывая гнездо. Честно сказать, ей было немного странно: ведь не человек, а ворона. А туда же: прутик за прутиком, прутик за прутиком… и вот на тебе – гнездо. Птицы вьют гнезда… затвержено как дважды два, а посмотришь – удивляешься.
Оставались пустяки – обломить кое-где торчащие прутья, раздобыть ваты или какого-нибудь пуха, чтобы выстлать дно. Она была совершенно довольна. Гнездо удалось. Кара не спешила. Она улетала надолго, привередливо разглядывая попадающиеся по дороге кусты, и выламывала порой особенно приглянувшуюся веточку.
Когда она вернулась однажды, гнезда не было. Привычно разлетевшись к развилке, Кара от неожиданности выронила тряпицу, только что подобранную в соседнем дворе. Гнезда не было. Она закричала и принялась летать вокруг дерева, ища его, свое гнездо. Может быть, она ошиблась деревом? Стремительно унеслась, сделала круг и подлетела снова – и снова закричала, и снова ей пришлось сесть на ветку возле пустой развилки…
Гнезда не было.
Она улетала и возвращалась, растерянно и бесцельно покружив над дорогой или близлежащим прудом. Она беспокойно кричала, кружа над деревом и садясь порой на самые верхние, зыбкие ветки. Потом опять срывалась с места.
К вечеру она поверила, что гнезда нет на самом деле. И оно не появится, когда Кара вернется к нему в следующий раз. Все ее существо, взбудораженное смутными и мощными силами, что напоминали о себе влажным ветром весны, и настроенное сейчас только на это – на строительство гнезда, в котором появятся птенцы, – все существо ее было в растерянности. Возбуждение, владевшее ею последнее время, должно было вылиться сначала в гнездо, прочно лежащее в развилке, а потом в птенцов, которым она станет носить еду, которых согреет и научит летать… Но теперь гнезда не было, и это возбуждение, оказавшееся вдруг бесплодным и бессмысленным, всю ночь не давало ей забыться – она срывалась с ветки дуба, где устроилась было, начинала орать, перебулгачивала соседей, и в парке до самой зари было неспокойно…
Но уже утром она знала, что надо делать.
Свет еще только начинал брезжить, и не все птицы продрали с утра горло бодрыми, настырными воплями, а она уже приискала парочку крепких и в меру кривых сучьев, которые могли бы стать основанием.
Слава богу, что хоть развилка оказалась на месте. Она опустилась на одну из веток и долго сидела на ней неподвижным черно-серым пятном – настороженная и сосредоточенная. Что-то подсказывало ей, что на этом месте, здесь, где пропало совсем почти готовое гнездо, не стоит пытаться построить другое. Кара разглядывала палисадник и дорожку, придирчиво ища в давно знакомом затаившуюся опасность. В какой-то момент осторожность возобладала – прощально каркнув, она слетела с ветки, чтобы найти новое место, но воспоминание о том, какое ладное, крепкое, замечательное гнездо получилось у нее на этой вот самой развилке, заставило ее почти перевернуться в воздухе и опуститься на ветвь.
Дом не вызывал в ней никаких опасений – она не думала, что это большое каменное гнездо с темными прямоугольниками немытых с зимы окон может чем-то грозить ее маленькому, сложенному из прутьев и веток. С большим
Между тем гнездо лежало внизу, и она бы легко заметила его, если бы могла подумать, что этот безобразный ворох прутьев, валяющийся на мертвой прошлогодней траве, имеет к ней какое-либо отношение. Нет, она не узнавала его. Она и раньше-то узнавала свое гнездо не по форме, не по каким-нибудь его особенным приметам, а по его функции, по тому, что оно было ее гнездом. Теперь она дергала из него подходящие прутья и проволоку, нимало не вспоминая, что проволоку эту она сама же и вплетала в него несколько дней назад. Ведь гнездо не могло лежать на земле, и поэтому это, лежащее на земле, не могло быть гнездом…
Снег таял, и все вокруг имело неряшливый и некрасивый вид. Над теплоцентралью, где даже в самые морозы почва глубоко не промерзала, вылезло несколько бледно-зеленых стебельков.
Она укрепила сучья и принялась за дело. Дело шло хуже, значительно хуже, чем в первый раз. Кара нервничала, то и дело вспоминая, что где-то невдалеке, возможно, притаился враг, разрушивший первую постройку. У нее не было времени работать с такой тщательностью, как раньше. С каждым днем теплело, солнце грело не на шутку, весна, задержавшаяся было в своем путешествии, обещала быть дружной. Она теребила прутья и в спешке подбирала или отламывала то слишком короткие, то несоразмерно длинные. Поэтому и гнездо, росшее в развилке, выходило неудалым, рыхлым. Но ладно, ладно… главное, чтобы оно было крепким, чтобы не рассыпалось ненароком в начале лета, оставив без крова беспомощных птенцов.
Кара выдернула из охапки прутьев, валявшихся внизу, обрывок алюминиевой проволоки и вплела его между веток.
Через несколько дней женщина в окне второго этажа, наблюдавшая сначала, как ворона бестолково мечется и то садится на развилку в оторопи несчастья, то улетает прочь, заметила, что в развилке уже лежит новое основание и на нем высится некое подобие кособокого и незавершенного гнезда.
Она удивилась. Она знала, что вороны – птицы осторожные, и вряд ли какая из них решится сооружать новое гнездо на месте разрушенного. Она снова наблюдала за ее деятельностью и усмехалась, когда Кара, смешно напрягшись, заталкивала между другими очередной прут.
В общем-то, ей была симпатична такая настырность. Но что делать – ведь у нее самой рос ребенок. А вороны просыпаются безумно рано – в пять. Или даже в четыре. И будут галдеть ни свет ни заря под самыми окнами!..
Она отвернулась и сказала несколько слов. Появился мужчина. Теперь они вдвоем маячили за стеклами, немо шевеля губами.
– Ты видишь?
– Ну уж второй раз я не полезу, – ответил он. – Хватит и того, что я уже чуть не свернул шею.
– Надо сломать сейчас, – настаивала она. – Пока оно пустое.
– Ты, кажется, преувеличиваешь, – заметил он. – Не так уж громко они орут, в самом деле. И потом, надо же ей где-то гнездиться…
– В округе полно парков, – непреклонно сказала женщина. – Надо быть дурой, чтобы второй раз начинать на том же месте.
Кара не слышала ни начала этого разговора, ни его конца. Она могла только видеть, как они шевелят губами за мутным стеклом и как вскоре мужчина, с досадой махнув рукой, скрылся в соседней комнате. Но она и этого не видела. Ей было некогда – она настойчиво теребила прут, свисавший с куста на тонком, но все же крепком лыке.