Рассказы (из разных сборников)
Шрифт:
Молодой человек со шрамом на щеке и с тупым взглядом удивленно взглянул на собеседника, который позволил себе противоречить ему в вопросе совершенно бесспорном, и спросил:
— Прошу вас, господин Говедаров, скажите, что он собственно сделал, когда сражался в Болгарии?
— Во всяком случае, он сделал больше, чем вы и я, — ведь мы-то с вами спокойно сидим в Бухаресте и, чтобы убить время, подло клевещем на этих патриотов-мучеников.
Бледное лицо Говедарова вспыхнуло. Он был членом революционного комитета
— А не тот ли это, что стоит вон там, — высокий, в мадьярской шапке? — быстро спросил господин Гробов и показал рукой на дальний конец кофейни, где какой-то человек, размахивая руками, говорил, обращаясь к четырем другим.
— Именно! Он и есть Македонский! — воскликнул господин со шрамом на щеке.
— С ним еще несколько человек оборванцев, бродяг, — пробормотал Гробов, надевая монокль, — даже в эту кофейню затесались.
— Вы знаете, кто они такие? Когда узнаете, восторженное отношение господина Говедарова к «патриотам-мученикам» поостынет.
— А сам ты знаешь их? — спросил Гробов.
— Мне о них рассказывали на днях. Вот этих троих неделю тому назад выпустили из коптильни (так в Румынии образно называют тюрьму), где они просидели три года.
Все четверо собеседников с любопытством воззрились на компанию, о которой шла речь.
— А за что их арестовали? Опять какой-нибудь грабеж, вероятно…
Господин со шрамом на щеке и с тупым взглядом просиял от удовольствия, небрежно усмехнулся и, вызывающе посмотрев на Говедарова, начал:
— Я вам расскажу, — это целый роман. Надо бы сюда приехать Евгению Сю, — он бы здесь нашел для себя тему. Три года назад эти «патриоты-мученики» ночью проникли в контору Петреску в Браиле, взломали какими-то инструментами кассу и похитили около двух тысяч наполеонов звонкой монетой и бумажными деньгами!
— Так, так, об этой краже мы слышали, — перебил его Гробов. — Значит, это и есть те господа, которых тогда поймала полиция?
— Они самые… А теперь поглядите на них! Делают вид, что «мы лука не ели, луком не пахнем» — честные люди…
И господин со шрамом на щеке громко расхохотался.
— А я полагаю, что надо скорее жалеть этих пропащих людей, чем смеяться над их несчастьем… Три года в тюрьме!.. Страшно подумать… Эти люди заслуживают сострадания… Они искупили свой грех… — сказал печальный молодой человек с приятным лицом.
Говедаров молчал.
Господин со шрамом на щеке, с торжеством заметив явное смущение Говедарова, бросил на него нахальный взгляд и снова начал:
— А вы знаете, как эти почтенные господа объяснили на суде, что именно побудило их совершить ограбление?
— Как?
— Дам золотой, если догадаешься! Вы как думаете, господин Говедаров?
И молодой человек со шрамом нагло рассмеялся в лицо Говедарову.
— Представьте себе: они заявили, что пошли на грабеж с
— Опять — «послужить народу!» — заорал во все горло Гробов. — Теперь у нас все разбойники — народолюбцы. Приходят и раздевают тебя догола во имя народа! В нынешние времена все благородные слова исходят из уст всяких негодяев… В прошлом году у меня пропал новый цилиндр в саду Ставри, так, может, это они его стащили, а потом пропили в корчме во славу народа?.. А я себе голову застудил, пока искал его!
Господин Говедаров сидел, задумавшись; сейчас он невольно улыбнулся и посмотрел на блестящую, без единого волоса плешь на круглой голове Гробова.
Господин Гробов заметил усмешку Говедарова и рассердился.
— Что, господин Говедаров, вы смеетесь, да? Неужели это смешно? А что скажете вы о «патриотах-мучениках», которые взламывают двери и пробивают железные кассы?
— Скажу, что у нас, болгар, нет сердца! Великодушие — качество, чуждое нам, господин Гробов.
Господин со шрамом на щеке и с тупым взглядом принял еще более наглый вид…
— Великодушие?! По отношению к авантюристам, которые позорят честь нашего народа? Которые взламывают кассы честных людей, вместо того чтобы работать, и говорят, что украли две тысячи наполеонов не для себя, а чтобы вооружить какую-то новую чету! Хорошенькое великодушие!..
— Но все это правда, — хмуро проговорил Говедаров, — ведь вы на подобную цель не дали бы и ломаного гроша…
Господин со шрамом на щеке рассердился на эти слова, оскорбляющие его патриотизм. Он почувствовал себя обязанным пылко защищаться и особенно потому, что здесь присутствовал Гробов.
Но вдруг какие-то крики и говор прервали разговор собеседников. Все повернулись к дальнему концу кофейни, где несколько человек громко бранились с двумя венграми, грозя им кулаками.
То были хэши, с которыми сидел Македонский. Официанты старались прекратить ссору, которая все разрасталась, грозя перейти в драку.
Больше всех горячился молоденький хэш с изможденным от лишений лицом, длинными растрепанными волосами и голубыми, горящими яростью глазами. Но он не мог проронить ни слова. Голос у него пресекся от бешенства.
А Македонский громко кричал, со злобой тараща налитые кровью глаза на венгров.
— Глумитесь, а? Туркофилы! Варвары! Стыдно вам, европейцам!.. Если я еще раз услышу от вас такое, я вам зубы вышибу. Будете помнить, что за человек Македонский… Или ведите себя как христиане, или убирайтесь вон отсюда! Болгария горит, а вы издеваетесь… Посмотрим, как их поколотят, ваших турецких героев… Всех их уничтожим, всех до одного! Да здравствует генерал Черняев!
— Долой Турцию! — выкрикнул другой хэш, тощий и бледный, топнув при этом ногой с такой силой, что вокруг зашатались все столы.