Рассказы (из разных сборников)
Шрифт:
Сторонники правительства, которых, естественно, было меньше числом, всполошились, они не знали, как помешать нежелательному сборищу. Жандармы бросились срывать объявления, но мера эта была бесполезна и смешна: в городе и младенцы уже знали, что будет митинг. В конце концов приверженцев правительственной партии осенило: они решили созвать контрмитинг в нижнеслободской школе в тот же час — после окончания службы в церкви св. Николая. Волею случая жители большей части города, прихожане церкви Пресвятой Богородицы, поддерживали оппозицию, а южная часть, приход церкви св. Николая, горой стояла за правительство. Итак, с обеих сторон начались лихорадочные приготовления к созыву как можно большего количества людей. Нижнеслободские прибегали к помощи жандармов, разослав их собирать единомышленников; а верхнеслободские наряду с другими средствами
Народ бурными потоками устремился к зданию школы. За несколько минут оно было заполнено до отказа, толпа запрудила галерею, облепила перила и подоконники.
Дед Нистор вышел из церкви, с презрением окинул сборище взглядом, сплюнул и пошел своей дорогой. Старик со вчерашнего дня негодовал на Николу, он не мог взять в толк ни своенравия и черной неблагодарности сына, из-за которых тот лишился должности, ни того, что заставляет этих людей, среди которых он увидел и почтенных горожан, горланить и мутить воду… «Окаянные, все им не так», — твердил он и шел по улице сам не зная куда, только бы уйти подальше от этой сутолоки. Вечером, перед тем как лечь спать, он написал три одинаковых письма, три «циркуляра» своим сыновьям, в которых советовал чтить начальников и не соваться в политику. «А в депутаты, — писал он, — постарайтесь избрать хороших и верных людей, а не прощелыг вроде здешнего Лазова…» Старик не подозревал, что впал в противоречие!.. Он спохватился, что нужно отправить «циркуляры», и пошел на почту, в южную часть города. На обратном пути он увидел перед нижнеслободской школой кучу людей. Они что-то горячо обсуждали, энергично размахивая руками, — видно, были чем-то встревожены. Старик зашел в ближайшую кофейню выпить по обычаю чашечку кофе. Куча все увеличивалась. Дед Нистор, заметив, что здесь люди получше одеты и с виду посолиднее, вдруг почувствовал к ним благорасположение. Двое-трое горожан вошли в кофейню и, пошептавшись, обратились к присутствующим:
— Ну, господа, пора на собрание… Господин Нистор, пожалуйте и вы… Все честные люди должны помочь укреплению власти, а не то всякие головорезы да голытьба сиволапая нас сомнут…
Слова эти пришлись по душе старику. То же самое писал он и своим сыновьям: чтоб не совали нос в политику и горой стояли за начальство. Он поднялся и вышел вслед за остальными посмотреть, что будет дальше. Куча людей перед школой увеличилась, но не настолько, чтобы можно было митинговать. Сторонники правительства сходились один по одному без особой охоты. Воодушевлением, которое царило среди верхнеслобожан, здесь и не пахло. К тому же дело осложнялось тем обстоятельством, что чорбаджи Хаджи Недялко женил в этот день сына и большинство народа из церкви св. Николая повалило на свадьбу. У богача была большая родня, человек он был известный, со связями. Устроители митинга готовы были рвать на себе волосы с досады.
— Эти разбойники, верхнеслобожане, затащили, небось, на свой митинг и дровосеков с ослами, а наши — кто подался на свадьбу, кто в гости, кто затаился дома. С такими разинями каши не сваришь…
Но делать нечего. Митинг нужно было провести, чтобы не ударить лицом в грязь перед супротивниками. Да и кто мешает написать в резолюции вместо шестидесяти душ — шестьсот? Хотя вроде бы как-то неловко… Поступило предложение войти в школу. В эту минуту послышались звуки военного оркестра. Из противоположной улицы показалось свадебное шествие. Во главе шли музыканты, за ними тянулась огромная ватага свадебников, до краев запрудившая неширокую улицу, ватаге той не было конца. Свадебная процессия, словно исполинская гусеница, выползла на площадь перед школой. Тут было несколько сот мужчин и женщин. Митингующие смотрели в их сторону с завистью и досадой: свадьба эта испортила им все дело. Они побоялись, как бы кто-нибудь еще не поддался соблазну, и поспешили укрыться в школе. Но вышло наоборот: свадебщики начали один по одному присоединяться к ним. Видно, в колонне гостей заработали надежные агитаторы. Число дезертиров с каждой минутой росло, толпа гостей заметно редела. Вскоре от нее стали отделяться целые группы, и стройная грандиозная колонна превратилась в жалкий батальон без флангов и центра, на посту остались только верные своим обязанностям музыканты, женская половина свадебщиков, новобрачные да с десяток почтенных старцев — генералы этой разложившейся армии…
Благодаря столь неожиданному
— Народ собрался. Бюро, бюро! — послышались возгласы.
— Сперва нужно избрать председателя.
— Говорите: кого?
После небольшой суетни раздались голоса:
— Данчо Пырвова.
— Нету его!
— Кого вместо Данчо?
— Чтоб не терять времени, самого старого.
— Самого старого и нейтрального, господа, — выкрикнул кто-то громким голосом. — Предлагаю избрать господина Нистора Брабойкова, нарочито оказавшего честь нашему собранию.
— Ура! Браво! Согласны!
Возгласы единодушия сотрясали воздух.
Дед Нистор не успел и оглянуться, как очутился на председательском месте, куда его перенесли и усадили несколько пар крепких рук. Старик переменился в лице, он совсем оробел. Ему казалось, что это сон. Все взоры с сочувствием устремились к нему. Его присутствие в роли председателя имело важное значение: это подрывало авторитет митинга, созванного его сыном. Собрание устроило председателю восторженную овацию. Тут и там слышались лестные восклицания, похвалы в его адрес: «Вот честный человек, который отстаивает свои убеждения!» «Вот истинный патриот, всенародно порицающий своего сына и одобряющий его наказание!» «Будь у нас побольше таких кристальных душ, Болгария не затонула бы в болоте радикализма!»
«Да здравствует болгарский здравый разум! Долой нигилистов!» — гремело в зале.
А в это самое время верхнеслободские избрали в председатели свергнутого правителя округа!
— Уважаемые граждане, объявляю митинг открытым, слово ораторам, — объявил секретарь нижнеслободцев, в обязанности которого вменялось руководство митингом и… его председателем.
Дед Нистор хранил молчание, взирая с высоты своего председательского места на публику богобоязненно и благочинно. Время от времени он одобрительно кивал головой ораторам, которые, выступая, обращались к нему. Старику такое внимание, видно, нравилось, это тешило его самолюбие. Он приободрился и, видя, что все хлопают в ладоши, тоже хлопал.
— Вот настоящий патриот, — слышалось со всех сторон.
Митинг благополучно подошел к концу. Принятая на нем резолюция прибыла в министерство и в редакции столичных газет вечером того же дня вместе с резолюцией верхнеслободского митинга. Под первой стояла подпись Нистора Н. Брабойкова, вторая была подписана его сыном Николой.
Это показалось настолько невероятным, что до подтверждения достоверности подписей в Софии склонны были думать, что это мистификация.
Утром Никола не стал удерживать отца.
Старик отбыл в Стара-Загору.
Спустя две недели дед Нистор со своим сверстником и приятелем дедом Нане, оседлав лошадей, объезжали поля и луговины. Было утро. Солнце после ночной грозы весело светило с лазурного неба. Хрустальная Бедечка, выбежав из студеной горловины Средна-Горы, с ласковым журчаньем струилась через ореховую рощу, огибая Чадыр-Курган. Бескрайняя равнина простиралась к югу до самого горизонта, будто зеленое море. Широкие луга и волнующиеся нивы манили взор свежей зеленью. Воздух звенел птичьими трелями; запахи и благоухания пьянили грудь. Дед Нистор с чубуком в руке, с довольным, помолодевшим лицом весело журил деда Нане. Их разговор с видов на урожай незаметно перешел на политику. Дед Нистор, не жалея красок, описывал своеволие сына Николы, которое заставило его покинуть город В. Воспоминание о мятежном поведении Николы, его неповиновении начальству все еще приводило его в ярость.
— Окаянные, нету на них управы! — бурчал он, сердито пришпоривая лошадь.
— Да и ты хорош! Старый человек, а туда же — в председатели полез!.. Как был сорвиголова, так и остался!.. — удивлялся дед Нане.
Дед Нистор усмехнулся в усы и ничего не сказал.
1888 г.
Перевод В. Поляновой
ВСТРЕЧА
По одной из новых улиц на окраине Софии шла невысокая, но миловидная и стройная крестьянка, празднично одетая (день был праздничный): в ярко расшитом грубошерстном сарафане, чистой белой кофточке, алом фартуке и кокетливо повязанном на голове желтом платке, как одеваются молодки из-под Вакарела. В руках она держала пестрый мешок.