Рассказы (из разных сборников)
Шрифт:
— Да? Вам правится? — спросила Божанка.
— Чудно! Прекрасно! Удивительно эффектно! У вас, сударыня, белая кожа и черные глаза. Этот цвет вам изумительно идет. Советую почаще его носить… Вот так, держите вуаль… Эта фалбала… лучше быть не может!.. Фасон роскошный! У вас царственный вид, сударыня. Шикарно! Шикарно!
— Очень хорошо, благодарю вас… Вот и примерили… А теперь надо все прибрать и спрятать, а то Димитраки должен вот-вот прийти. Помогите мне, пожалуйста, снять это.
«Ага, тайком от меня! Сюрприз готовит! — подумал Димитр. — Какая-нибудь новая модная выдумка, которой она собирается неожиданно меня поразить… Сущий ребенок. Дай-ка я лишу ее этого удовольствия, захвачу врасплох. Она не заметила, что я уже дома».
Кочов
Никогда не думал он увидеть то, что увидел перед собой.
Божанка стояла перед зеркалом… в трауре!
Вся в черном. Длинная вуаль из черного крепа, спускаясь широкими складками ей на лицо, закрывала всю ее фигуру с головы до пят; другая такая же ниспадала сзади; черный креп окутывал ее черную шляпу с черными цветами и покрывал всю голову; длинное черное платье с отделкой из крепа, черные перчатки, черные ботинки — все черное!
Если бы он в этой зловещей черной фигуре не узнал своей жены, он принял бы ее за привидение из сказок Гофмана, блуждающее ночью по кладбищу.
При виде мужа первым движением Божанки было убежать, но она осталась на месте, словно пригвожденная, опустив глаза в землю.
Портниха тихонько улизнула.
Вскоре над двором поднялся большой столб дыма.
Это горел «траур».
Божанка заказала его в тот самый день, когда получила ложное известие о смерти мужа. Несмотря на страшное душевное потрясение от постигшего ее несчастья, у нее, любящей супруги, хватило на это силы и предусмотрительности!
Теперь портниха принесла заказ и, хотя он, к счастью, был уже не нужен, Божанка не устояла перед искушением примерить «траур» и полюбоваться на свое отражение в зеркале…
Перевод М. Михелевич и Б. Ростова
ПРИСЛУГА
Стоян Раков остался среди зимы без прислуги. Вот уже три недели, как она, без всякой видимой причины, ушла от него. Для софийской семьи подобный случай — настоящее бедствие. Стоян Раков был начальником отдела в одном министерстве, жена его — молодая уважаемая дама, заместительница председательниц двух женских обществ, но эти мирские блага и почести не были в состоянии сделать их счастливыми; на их небосклоне появилась черная точка — отсутствие прислуги. Для почтенных супругов это был жизненный вопрос, он занимал их умы, давал пищу для разговоров, сосредоточил на себе все их душевные стремления.
И госпожа Ракова в церкви, в гостях, в обществе горько сетовала по одному и тому же поводу:
— Представьте себе, госпожа, представьте себе, у нас нет прислуги!
В этих простых словах для молодой и пользующейся всеобщим уважением госпожи Раковой заключалась целая шекспировская трагедия. Они выражали следующее: «Представьте себе, сударыня, в какое скандальное положение ставит нас это ужасное обстоятельство: я, как когда-то моя бабушка и моя мама, сама стираю белье и пахну кухней, как какая-нибудь… И не имею часа свободного, чтобы отдаться более возвышенным и благородным занятиям… Представьте себе, у меня даже не остается времени заказать себе новое платье ампир, материал для которого Стоянчо купил бог знает когда… Стоянчо и тот, бедняга, с высоты своего начальнического поста вынужден спускаться к вульгарной повседневности. Можете себе представить — между нами говоря — по вечерам, когда стемнеет, он ходит к водоразборной колонке, спрятав кувшин под пальто! Начальник отдела! Да его рассыльный этого не делает… Уже пять раз бедняжка сам относил в фурну тушить гювеч {161} . Мы, знаете, по большей части гювеч себе готовим: нарежешь мясо на куски, положишь ложку масла, отнесешь в фурну и все. Никаких хлопот. Кто бы мог подумать, что мне придется опуститься так низко: самой прислуживать… Муж страшно
161
Фурна (болг.) — буквально: духовка; заведение, куда сдают для выпечки различные кушанья. Гювеч — болгарское национальное блюдо, вид рагу из мяса и овощей.
Раковы сидят без прислуги.
И в эту пятницу Стоян Раков вернулся с базара расстроенный.
Жена сразу поняла: поиски не увенчались успехом… Это несчастье прямо отравляло ей существование.
Раков заворчал сердито:
— Ищу, сумасшедшую плату предлагаю, никто и слушать не хочет. Некоторые крестьянки даже смеялись, кажется, чуть не с презрением на меня смотрели, когда я их спрашивал. Точно не шопские дикарки, а жены испанских грандов. Пускай наши шальные социалисты придут, покажут мне болгарских бедняков, пролетариев, для которых они целую кучу газет издают! На что мне газеты ихние? Черт бы побрал все эти газеты и теории!.. Пускай они мне вместо них сейчас служанку или слугу дадут, хоть из-под земли выроют, тогда я поверю им и тоже стану социалистом. Пусть тогда среди начальников отделов министерства социалист будет, чтобы у нас армия врагов труда увеличилась…
— Ты это не серьезно говоришь. Иначе это просто глупо, — возразила жена. — Причем тут социалисты? Неужели ты думаешь, что шопские бабы читают их газеты и под их влиянием не хотят продавать свою свободу? Прислуга всегда найдется, если поискать. Находят же другие! Вопрос о том, как удержать ее, когда она есть. Взять хоть последнюю, Стоилу: не захотел меня послушать, и она ушла. И теперь вот мы мечемся, как потерянные…
— Какого ж ей еще рожна? Что я еще мог дать ей? — раздраженно ответил Раков. — Неужели мало такой платы помимо стола, одежды и обуви? Ведь только одного не хватало: отдать ей половину своего жалования, чтоб у нее не было соблазна бежать, когда другие переманивают. Ты, сударыня, сама виновата. Ты в сердцах грубила ей: раз, я слышал, даже «свиньей» ее обозвала, когда она фарфоровый супник разбила. При теперешнем кризисе на прислугу такое обращение — вещь опасная. Не думай, что у них нет самолюбия.
Раковы сидели без прислуги.
Вечером, когда супруги угощались пригоревшим и остывшим гювечом — альфой и омегой поварской премудрости всеми уважаемой молодой госпожи Раковой, — дверь без стука отворилась и из-за нее высунулась взлохмаченная голова шопа.
— Приятного ужина, извините за беспокойство! — сказал он громко, снимая шапку. — Не угодно ли взять в услужение вот эту девчонку? Ежели нужна прислуга…
И он вытолкнул вперед девочку с испуганными глазами.
Супругам показалось, что над ними раскрылись небеса, и слуха их коснулось пенье серафимов.
«Ежели нужна прислуга!..» Нужен ли голодному хлеб?! Что за вопрос? Этого шопа послало самое провидение. «Не сон ли это?» — подумала госпожа Ракова с испугом. Нет, это был не сон… Крестьянин стоял на том же месте, во всем своем шопском величии, со звериной физиономией, в рубище; она даже чувствовала неблагоуханную атмосферу грязи и лука, которую шоп всюду носит с собой; шопская девчонка тоже стояла — живая, совсем живая и, как полагается, оборванная, вшивая, сопливая, с удивленным телячьим взглядом.
Наконец благополучие вошло в дом.
Раков сразу предлагает двадцать пять левов жалованья и, к великому удивлению, отец не спорит, соглашается великодушно.
Тогда спрашивают, что девочка умеет делать. Она ничего не умеет, в прислугах никогда не была, но — не беда.
— У дареного осла подков не считают, — с торжествующим видом шепчет Раков жене.
«Подержу эту грязную чушку, пока не найду более опытной. Пускай хоть воду носит. А потом выгоню, — лукаво думает госпожа Ракова. — Неужели этот глупый шоп думает, что я такие деньги дикой телушке платить буду и сама же ей прислуживать?»