Рассказы израильских писателей
Шрифт:
Тут я рассердился. Мне было ясно, что этот парень решил поводить меня за нос. Дождь крепчал, вода проникала мне за воротник. Нет, на этот раз ему все равно не удастся отвертеться!
— Зайдем в дом. Мне надо кое-что выяснить.
Он не противился. И даже не сказал, что я не имею права его задерживать. Более того, мне показалось, что в его огромных глазах сверкнула искорка радости.
Я уже раскаивался, что затеял все это дело, но не в моем характере отказываться от собственных слов, и я решил узнать все до конца.
Мы вошли в комнату.
Я не предложил ему сесть, напротив, как только мы перешагнули порог дома, я резко обернулся и спросил в упор:
— Кто вы такой?
— Армянин, — ответил он. — Я армянин.
Такой ответ прозвучал для меня совершенно неожиданно. Я был уверен, что он араб.
Говоря откровенно, я всегда с большой симпатией относился к армянам, мне они нравились. Но, пожалуй, это скорее всего было какое-то особое сочувствие к ним, даже жалость… Я люблю армянские анекдоты, армянские загадки, вроде «зеленый, висит на дереве и пищит…» Они, право, единственные в своем роде.
Теперь, когда я узнал, кто мой таинственный незнакомец, я обратил внимание, что он какой-то растерянный и ходит ссутулясь, с опущенной головой. А вот глаза его и в самом деле были очень большие и выразительные. По глазам он мог сойти и за еврея, и за ассирийца.
По правде говоря, мне давно хотелось познакомиться и поговорить с каким-нибудь армянином, но, разумеется, при других обстоятельствах. «Надо, во всяком случае, предложить ему стул», — подумал я. Но в этот момент другая мысль отогнала прочь чувство жалости: армянин он или не армянин, но что ему здесь все-таки надо?
— Меня не интересует ваша национальность, — сказал я. — Я хочу знать, кто вы такой? И что вам нужно возле моего дома?
— Я хотел только посмотреть, — ответил он.
«Упрямый мул», — в сердцах подумал я.
— А чего здесь смотреть? И почему вас заинтересовал именно мой дом?
Я говорил нарочито грубо. Внезапно мне пришли на память рассказы Сарояна, и я невольно улыбнулся.
— Я изредка хожу здесь. Кроме того, я скоро уезжаю в Америку. У меня там дядя.
Своим ответом он вывел меня из терпения. Я его задержал, а он и в ус не дует… Он, видите ли, едет в Америку.
— При чем тут Америка? — я повысил голос. Он не на шутку рассердил меня. А тут еще стоит и все время глазами шарит по комнате. Он оглядывал комнату так, будто хотел использовать неожиданно представившуюся ему возможность рассмотреть мой дом изнутри.
— В последний раз я вас спрашиваю: что вам здесь нужно? В моем доме!
— Не сердитесь, пожалуйста, — ответил он на английском, но очень мягко, с восточным акцентом, по-особому произнося букву «р». — Я ведь армянин.
Внезапно до меня дошло, почему он так напирает на свою национальность. Он как бы хотел этим сказать: я не причастен к вашим внутренним распрям. В разгар стычки он как бы обращался к враждующим сторонам: господа хорошие, обождите минутку, дайте пройти, будьте любезны, прошу вас! Я же посторонний. Дайте пройти…
— Где вы живете? — голос мой невольно смягчился.
— Сейчас у сестры деда. Она тоже армянка.
— Что значит сейчас?
— Ну, с того дня, когда вернулся сюда
— Откуда вернулись?
— Из Бейрута. Я учился там. Когда она была здесь… В общем, когда здесь была война…
— Зачем вы вернулись?
— Повидаться с сестрой моего деда.
В душе я знал, какой вопрос мне хотелось бы ему задать. Я хотел спросить, где он жил до войны, но не спросил. Вместо этого я задал другой вопрос:
— Вы местный?
— Я здесь родился.
— А семья?
— Семья? — он улыбнулся. Это была слабая, но удивительно мудрая улыбка. «Армянская улыбка», — подумал я. — С семьей обстоит так. Отец моего деда жил в Армении. Затем с женой и сыновьями уехал в Сирию. Там он и умер. Дети его перебрались в Египет. После большой войны мой дед поселился здесь вместе со своей младшей сестрой. А его брат уехал в Америку. Теперь я еду к нему.
— A-a-a… — ограничился я междометием. Я уже сердился на себя за нелепые подозрения, побудившие меня задержать этого человека, да еще затащить к себе домой. На дворе дождь лил как из ведра. Моя жена возилась на кухне, спешила приготовить завтрак. И мне надо было торопиться, чтобы не опоздать на службу.
— Так вот, у нас, у армян, — улыбнулся молодой человек и вздохнул. Тут я сообразил, что и мое «А-а-а…» тоже завершилось вздохом. Я почувствовал, что он собирается рассказать мне еще кое-что о себе и своей семье. И знал, что это будет невеселый рассказ.
— Послушайте, друг мой, — обратился я к нему. — Мне не нравится, что вы вертитесь под моими окнами. К тому же я вас совершенно не знаю. Ваше счастье, что я люблю армян.
— Армяне — это о’кей, — сказал он.
— Только не стойте, пожалуйста, у моего окна.
— Нет, больше не буду. Я ведь скоро уезжаю. Простите, что я причинил вам столько хлопот.
Он повернулся и направился к двери. Сделав два шага, он остановился возле буфета. Он стоял ко мне спиной, лица его я не видел. Протянув руку, он погладил небольшой медный кувшинчик, стоявший на буфете. Моя жена его надраила до блеска, вернув ему его натуральный темно-красный цвет. На кувшине сейчас отчетливо проступали чудесные арабески.
— Красивый сосуд, не правда ли? — спросил я и почему-то добавил: — Моя жена очень любит такие безделушки.
— Да, очень красивый. Его привезли из Афганистана. — С большой осторожностью поставив кувшин на место, он повернулся ко мне лицом, на котором застыла улыбка. — Извините, пожалуйста, за беспокойство, которое я вам причинил.
И он ушел. С тех пор я его больше не видел. Думаю, что он уехал к дяде в Америку. По правде говоря, я уже забыл обо всей этой истории. Но сейчас, когда я увидел, как ты стоишь возле буфета и забавляешься какой-то коралловой безделушкой, я вспомнил молодого армянина. Что же касается того игрушечного медного кувшинчика, то, как только армянин вышел из комнаты, я взял его и положил в карман. По дороге я выбросил его на пустыре в траву.