Рассказы израильских писателей
Шрифт:
— Там я найду себе земляков, с которыми можно будет вести культурные беседы.
— Простите меня, — ответил я. — Объясните, пожалуйста, где это — «там»?
Старик, как будто вырванный из волшебного мира грез, бросил на меня осуждающий взгляд и ответил:
— Уважаемый, ведь я уже вам говорил: в Хайфе!
Месяц спустя я снова проходил мимо хижины старика.
Увидев мерцающий слабый огонек, который просвечивал сквозь дверное стекло, я окликнул его. Дверь открылась, и на пороге показался старик. Жидкие волосы на его голове просвечивали при тусклом свете керосиновой лампы, стоявшей
— Ах, это вы? — Он успокоился и пробормотал что-то, поворачиваясь ко мне спиной: — Входите!
Я не располагал свободным временем, но, чтобы не обидеть старика, вошел за ним следом.
Передо мной была та же хорошо знакомая мне обстановка.
Я сел против висевшей на стене географической карты страны. Один из ее уголков был утыкан иголками с болтающимися хвостиками ниток. Я закурил папиросу.
Старик, стоя около керосинки, продолжал стряпать ужин.
Мне невольно пришло на ум сравнение со сгорбленным силуэтом волшебника, приносящим ночную жертву своим богам… Но нет, предо мной стоял одинокий человек, который варил для себя макароны в большой железной кастрюле.
— Три минуты, — прошептал он озабоченно, а затем положил вилку поверх кастрюли, чтобы макароны не вывалились через край.
Огонь в керосинке полыхал, как маленький флажок, обдуваемый ветром.
Старик посмотрел на висевший на стене будильник, который своим тиканием неторопливо отбивал время, а затем взял керосиновую лампу и поставил ее на стол.
Огонь лампы отражался в стеклах его очков маленькими бликами, которые исчезали и снова появлялись при поворотах головы.
— У меня случилось несчастье, — произнес он печальным голосом и как бы застыл на время, погруженный в свои мысли.
Потом он печально поведал мне:
— Поверьте, от такого удара трудно оправиться! Там, в сумке, у меня были все мои вещи: совсем новая, теплая рубашка, которую я купил к зиме, свитер, брюки, новый жилет, берет и даже ассигнация в десять лир, которую я не мог разменять. На обратном пути с работы я хотел зайти в магазин, чтобы купить продукты. Да, я знал, что иногда воруют по мелочам. Недавно у кого-то пропал новый консервный нож. Поэтому я спрятал деньги за подкладку берета, для сохранности… Но кто мог подумать, что украдут сумку со всеми вещами, всю сумку?! Возвращаюсь после работы, а сумки нет. Возможно, кто-нибудь по ошибке взял. Тем временем автобус с рабочими уже отъезжал, и мне кричали: «Эй, дедушка! Залезай! Пора ехать!» Я и поехал. Было холодно, а я без свитера. По дороге вспомнил, что и ключ от комнаты тоже был в сумке…
Он замолчал и костлявой рукой провел по щетинистым волосам.
Из-за другой стороны занавеса раздалось медленное шлепанье домашних туфель.
Старик приблизился ко мне вплотную и заговорил шепотом:
— Этого осла дома не было, продрог я на улице без свитера. Так и не дождался, пошел разыскивать его у дочери.
Он тихо вздохнул. Кожа на скулах натянулась, и на лице застыло выражение глубокой грусти.
— Вот так, мой друг! Всего украли лир на семьдесят! Что я буду теперь делать? Поверите, я совсем заболел. Сегодня не мог встать на работу, будто паралич меня хватил.
— Почему
Он поднял глаза и посмотрел на меня ясным печальным взглядом.
— А вы серьезно думаете, что это принесло бы пользу?
До моего ухода он молча стоял, не проронив больше ни слова.
Спустя неделю, проходя мимо барака, я не заметил света в его окне и поэтому не зашел, как обычно.
Прошла еще неделя, и я снова, идя мимо, не увидел света.
Я спросил соседей и узнал, что старика отправили в больницу.
В третий раз, проходя мимо, я обрадовался: окошко светилось.
— Здравствуйте, мой друг! — крикнул я, вызывая старика.
Дверь открылась, и на пороге появилась высокая фигура старика-молчальника.
— Его нет, — сказал он.
— Неужели он уже переехал в Хайфу? — спросил я, хотя в это не верил.
— Его вчера похоронили, — сказал молчальник и тихо закрыл дверь.
Я пришел на кладбище, чтобы нанести прощальный визит моему умершему знакомому. С трудом я нашел могилу старика.
На верхнем конце косо воткнутой железной дощечки карандашом была написана фамилия покойного.
Я закрыл глаза. Мне вдруг захотелось крикнуть: «Здравствуйте, мой друг!» — но тут же я услышал голос старика-молчальника: «Его нет».
Открыв глаза, я увидел лишь маленький холмик взрыхленной земли в длинном ряду ему подобных.
Вечное жилье.
М. Ави-Шаул
Странная собака
Пер. с иврита А. Белов
При выходе из автобуса, когда нам пришлось в невероятной давке пробивать себе дорогу к двери, мы походили на людей, связанных по рукам и ногам, которым дозволено бороться только плечами, локтями и бедрами… К тому же мы буквально купались в собственном поту.
— Минуточку, — сказала тетя Мириам, когда мы уже стояли на обочине шоссе. — Дайте отдышаться…
Но и на шоссе мы не почувствовали особого облегчения. Хотя солнце уже клонилось к закату, жара стояла нестерпимая. Рубашка прилипала к телу, как чья-то противная мятая кожа.
Почти все, кто сошел с автобуса, повернули от шоссе направо, к пустырю, за которым виднелась маабара. Это был трудовой люд, возвращавшийся домой после работы в городе или в ближайших селениях. В толпе было много женщин, усталых, изможденных, с тяжелыми кошелками в руках. Это были няни, уборщицы из различных учреждений, домашние работницы.
Аарон, высокий парень лет двадцати восьми, был одет в хаки. На гимнастерке виднелись жирные пятна и следы известки. У него были синие, всегда смеющиеся глаза ребенка. Вместе с ним мы приехали сюда, чтобы посмотреть, как он устроился на новом месте. Аарон шагал широко, размашисто. Мы с трудом поспевали за ним.
— Взгляните, дядя, вон туда. Видите зелень? Так вот, оттуда до нашего дома всего метров двести, — сказал Аарон. — Это там цитрусовая плантация. Красиво!
— Чья плантация-то?