Рассказы(Москва.- 1911)
Шрифт:
Посредин улицы двигались взадъ и впередъ, подобно маскараду, самые разнообразные типы и костюмы, такъ поразившіе Агирре, какъ зрлище не похожее на остальные европейскіе города. Проходили уроженцы Марокко, одни въ длинныхъ блыхъ или черныхъ плащахъ, съ капюшономъ, словно монахи, другіе въ широкихъ шароварахъ, съ голыми ногами, обутыми въ легкія желтыя сандаліи и съ бритыми головами, защищенными чалмой. To были танхерскіе мавры, снабжавшіе рынокъ курами и огородными растеніями, хранившіе свои деньги въ кожанныхъ расшитыхъ сумкахъ, висвшихъ на ихъ широкихъ поясахъ, Мароккскіе евреи, одтые по восточному, въ шелковыхъ мшковатыхъ одеждахъ и въ священническихъ шапочкахъ, проходили, опираясь на палку, робко влача свои тучныя тла. По мостовой ритмически раздавались тяжелые шаги высокихъ, худыхъ, блокурыхъ гарнизонныхъ солдатъ. Одни были одты въ простыя
Вдругъ глубина улицы наполнялась блыми пятнами:- словно подвигалась впередъ съ ритмическимъ шумомъ лавина блоснжныхъ лепешекъ. To были фуражки матросовъ. Съ крейсировавшихъ по Средиземному морю броненосцевъ сходилъ освободившійся отъ службы экипажъ и улица наполнялась русыми бритыми парнями, блыя лица загорли отъ солнца, голая грудь выдлялась изъ синяго воротника, къ низу расширявшіеся панталоны, похожіе на ноги слона, покачивались то въ одну, то въ другую сгорону. To были молодые люди съ маленькими головами и дтскими чертами, съ огромными ручищами, свисавшими внизъ, точно имъ трудно было выдерживать ихъ тяжесть. Группы матросовъ разбивались и исчезали въ переулкахъ въ поискахъ трактира. Полицейскій въ блой каск тоскливо глядлъ имъ вслдъ, убжденный, что ему придется вступить не съ однимъ изъ нихъ въ борьбу и просить:- "потише! именемъ короля!", когда при вечернемъ пушечномъ выстрл они отправятся изрядно пьяные на броненосецъ.
А въ перемежку съ солдатами и матросами проходили цыгане съ длинными палками и почернвшими отъ солнца лицами и старыя отвратительныя цыганки, пристававшія къ владльцамъ магазиновъ, какъ только т выходили постоять у дверей, таинственно указывая на спрятанныя подъ платкомъ или юбкой предметы; евреи изъ города, въ длинныхъ сюртукахъ и блестящихъ цилиндрахъ, отправлявшіеся на какой-нибудь изъ своихъ праздниковъ; негры – выходцы изъ англійскихъ колоній, мднолицые индусы съ свисавшими усами, въ широкихъ короткихъ блыхъ шароварахъ, похожихъ на фартукъ, еврейки изъ Гибралтара, высокія, стройныя, элегантныя, одтыя въ блое, выступавшія съ корректностью англичанокъ, старыя еврейки изъ Марокко, тучныя, съ вздутыми животами, въ разноцвтныхъ платкахъ, накинутыхъ на голову вплоть до самыхъ висковъ. Мелькали черные сутаны католическихъ патеровъ, застегнутые на вс пуговицы сюртуки протестантскихъ пасторовъ, открытые длинные кафтаны почтенныхъ раввиновъ, согбенныхъ, бородатыхъ, грязныхъ, преисполненныхъ священной мудрости.
Весь этотъ разнообразный міръ, запертый въ узкомъ пространств укрпленнаго города, говорилъ въ одно и то же время на разныхъ языкахъ, переходя въ теченіе разговора сразу съ англійскаго на испанскій, произносимый съ сильнымъ андалузскимъ акцентомъ.
Агирре съ восхищеніемъ смотрлъ на полную движенія картину Королевской улицы, на это постоянно возобновлявшееся разнообразіе уличной толпы. На большихъ бульварахъ Парижа, просидвъ дней шесть въ одномъ и томъ же кафэ, онъ уже зналъ большинство прохожихъ. Это были все одни и т же люди. А въ Гибралтар, не покидая маленькой главной улицы, онъ каждый день переживалъ сюрпризы.
Между двумя рядами домовъ, казалось, проходилъ весь міръ.
Вдругъ улица напопнялась людьми съ войлочными шляпами на русыхъ головахъ, съ зелеными глазами и сплюснутыми носами. To было вторженіе русскихъ. Въ гавани бросилъ якорь океанскій пароходъ, отвозившій въ Америку этотъ грузъ человческаго мяса. Они разсивались по всей улиц, наполняли кафэ и лавки и въ ихъ нахлынувшей волн исчезало обычное населеніе Гибралтара. Черезъ два часа толпа исчезала и снова появлялись каски солдатъ и полицейскихъ, фуражки моряковъ, чалмы и сомбреро мавровъ, евреевъ и христіанъ. Океанскій пароходъ уже вышелъ въ море, запасшись углемъ. Такъ смнялись въ теченіе дня быстро появлявшіяся и такъ же быстро исчезавшія шумныя толпы всхъ народовъ континента. Этотъ городъ былъ какъ бы передней Европы, узкимъ проходомъ, посредствомъ котораго одна часть міра сообщается съ Азіей, другая съ Америкой.
При заход солнца, наверху на гор сверкала молнія выстрла и грохотъ "вечерней пушки" извщалъ иностранцевъ, не
Гибралтаръ оставался отрзаннымъ отъ остального міра. Запирались ворота и опускныя ршетки. Сосредоточившись въ себ, городъ весь отдавался религіозному рвенію, находя въ вр пріятное времяпрепровожденіе передъ ужиномъ и сномъ.
Евреи зажигали въ синагогахъ лампы и пли славу Іегов. Католики молились въ собор, склонившись надъ четками. Изъ протестантской церкви, выстроенной въ мавританскомъ вкус, словно мечеть, вырывались, какъ небесный шопотъ, голоса двушекъ подъ аккомпаниментъ органа; мусульмане собирались въ дом своего консула, чтобы гнусавымъ голосомъ произносить монотонныя безконечныя привтствія Аллаху. Въ ресторанахъ, сооруженныхъ протестантскими обществами трезвости во имя уничтоженія порока пьянства, солдаты и моряки сидли трезвые, попивая лимонадъ или чай изъ чашекъ и вдругъ затягивалй гимны въ честь Бога Израиля, который во время оно вывелъ евреевъ изъ пустыни, а теперь велъ старую Англію по всмъ морямъ, дабы она могла во всемъ мір распространить свою мораль и свое сукно.
Религія настолько заполняла существованіе этихъ людей, что подавляла даже національное различіе. Агирре зналъ, что въ Гибралтар онъ не испанецъ, а – католикъ. Хотя большинство были англійскими подданными, но они не помнили объ этомъ и называли другъ друга по вроисповданіямъ.
Прогуливаясь по Королевской улиц, Агирре выбралъ себ любимую остановку – дверь индусской лавки, содержателемъ которой былъ индусъ изъ Мадраса, по имени Кхіамуллъ. Въ первые дни своего пребыванія въ город онъ купилъ у него нсколько подарковъ для своихъ кузинъ, жившихъ въ Мадрид, дочерей бывшаго полномочнаго министра, покровительствовавшаго ему въ его карьер. Съ тхъ поръ онъ останавливался передъ магазиномъ, чтобы поболтать съ Кхіамулломъ, маленькимъ человкомъ съ бронзовымъ и зеленоватымъ лицомъ, съ ярко черными усами, торчавшими надъ его губами, какъ усы тюленя. Его влажные нжные глаза, глаза антилопы, глаза кроткаго загнаннаго животнаго, казалось, ласкали Агирре, какъ мягкій бархатъ. Онъ говорилъ съ нимъ по испански, мшая съ словами, произнесенными съ андалузскимъ акцентомъ, безчисленное количество рдкихъ словъ чужедальнихъ нарчій, заученныхъ во время своихъ скитаній. Онъ исколесилъ полміра за счетъ коммерческой компаніи, которой служилъ, и разсказывалъ о своей жизни въ Капштат, Дурбан, на Филиппинахъ и въ Мальт, съ выраженіемъ скуки и усталости.
Иногда онъ казался молодымъ, иногда, напротивъ, лицо его становилось вдругъ старческимъ. Люди его племени не имли опредленнаго возраста. Меланхолическимъ голосомъ изгнанника вспоминалъ онъ о своей далекой солнечной родин, о великой священной рк, объ индусскихъ двушкахъ, увнчанныхъ цвтами, со стройными и упругими тлами, съ бронзовыми животами, точно принадлежавшими статуямъ, виднвшимися между украшенной драгоцнными каменьями кофточкой и полотняной юбкой. Если ему удастся сколотить столько, сколько нужно для перезда домой, онъ непремнно женится на одной изъ этихъ двушекъ, съ широко раскрытыми глазами и благоухающимъ, какъ розы, дыханіемъ, едва вышедшей изъ дтства. А пока что онъ живетъ, какъ аскетъ-факиръ среди обитателей запада, людей нечистыхъ. Онъ не прочь съ ними длать дло, но избгаетъ ихъ прикосновенія. О! Лишь бы вернуться туда! Лишь бы не умереть вдали отъ священной рки!
И высказывая свои желанія любопытному испанцу, распрашивавшему его о далекихъ странахъ солнца и чудесъ, индусъ кашлялъ, кашлялъ со скорбнымъ выраженіемъ, и лицо его становилось темне, словно кровь, которая текла подъ его бронзовой кожей, была зеленаго цвта.
Иногда, точно просыпаясь отъ сна, Агирре спрашивалъ себя, что онъ собственно длаетъ въ Гибралтар. Съ тхъ поръ, какъ онъ пріхалъ сюда съ намреньемъ отплыть, черезъ проливъ прохало уже три большихъ парохода, державшіе курсъ къ заокеанскимъ странамъ. A онъ пропустилъ ихъ, длая видъ, что не знаетъ, куда они дутъ, все снова и снова наводя справки объ условіяхъ путешествія, и писалъ въ Мадридъ могущественному дяд письма, въ которыхъ говорилъ о какихъ-то неопредленныхъ болзняхъ, заставляющихъ его въ данный моментъ отсрочить свой отъздъ. Почему? Почему?