Рассказы о Москве и москвичах во все времена
Шрифт:
А вот соплеменник «Эльбруса» — «Казбек», что на Пресненском валу, пережил застойно-застольные времена. Наверное, потому и возомнил бог знает что о себе и поднял голову выше Эвереста, превратившись из доступного заведения в архидорогую шашлычную.
Но и зажившийся «Казбек» долго не протянул — закрыли. Теперь здесь дорогой ресторан. Только на выгоревшей с торца стене можно прочесть название некогда популярного у москвичей заведения.
Выжило и другое некогда знаменитое в Москве местечко — шашлычная на Ленинградском проспекте. Испокон века, во все времена, с самого момента ее появления мы называли ее «Антисоветской». Даже и тогда называли, когда за такое, сказанное вслух можно было поплатиться свободой. Никаких антисоветских речей мы там никогда не вели, конечно, а название прилепилось из-за того, что как раз напротив располагается гостиница «Советская». Так и пошло-поехало.
Долгое время — несколько лет накануне московской Олимпиады — в «Антисоветской» шел капитальный ремонт, а когда она открылась, ее было не узнать: изысканный интерьер по тем временам! Стены обиты штофом, в деревянных колоннах появились цветные, умело подсвеченные витражи по средневековым мотивам. Пришло новое поколение официантов — вышколенные профессионалы вместо хамоватых свойских парней. И кормить стали лучше, чем прежде. Но цены, конечно, выросли.
Когда-то, еще в XIX веке, Александр Дюма-старший посетил Кавказ. Хлебосольные хозяева встречали мэтра с истинным кавказским гостеприимством. Здесь он впервые попробовал настоящий шашлык. Вкус сочного бараньего мяса, при нем приготовленного, Дюма полюбил и запомнил навсегда. И в книге своей о путешествии по России воспел даже.
Днем с огнем не найти сейчас в Москве настоящего шашлыка. Но можно не искать, а поступить по-другому: взять томик Дюма о его русском путешествии по России, найти нужное место — и, быть может, тогда повеет на вас ароматом древнего, как сам мир, блюда…
Он окружен своей дубравой
Нет, не могла, да и не хотела, конечно же, сдерживать свою радость императрица Екатерина И, когда теплой осенью 1787 года восьмерка белых лошадей поднесла ее карету к этому замку-дворцу. По откинутым ступенькам она сошла на землю и на мгновение остановилась: дворец поразил ее своей красотой. Алый фасад почти сплошь покрыт ослепительно белыми всплесками, словно разлетевшимися брызгами морской пены. Казалось, дворец парил в воздухе. Молодец, Казаков! Сделал все, как желала она, хотя и сама-то, по правде сказать, толком не знала, чего хотела. Чего-то яркого, праздничного, что стало бы вечным памятником славной победе над турками. А он угадал. Нет, не угадал: рассчитал, вырастил во взлете своей фантазии.
Чтобы понять, почему дворец этот стал именно таким, надобно глянуть на предыдущую страницу истории. Семилетняя русско-турецкая война (1768–1774), хотя и склонялась от битвы к битве к победе российской армии под знаменами блистательного Румянцева-Задунайского, все же измотала Россию и почти опустошила казну. Но именно в такое время, когда по всей Европе распространились слухи о том, Екатерина — и мудро ведь! — решает строить Большой Кремлевский дворец, проект которого Баженов ей уже давно показал: пусть думают, что не иссякли силы России. И потому же после победы, которую из деликатности называли миром — Кучук-Кайнарджийским миром, повелела устроить праздник в Москве, на Ходынском поле.
Праздник получился феерический! В овраги на Ходынке напустили воды, а берегам придали очертания Черного моря, где русские эскадры крушили турок. На кораблях же, построенных в натуральную величину, устроили места для гостей, коих наприглашали более ста тысяч — посольские дворы, именитые российские граждане. Но и вся Москва сбежалась сюда, все лавки позакрывались, поскольку лучшие из товаров сюда привезли, в сказочные павильоны, построенные по проектам Баженова и доведенные до невиданной красоты рукой Казакова. Все неприступные, однако же падшие турецкие крепости были тут построены, и перед народом представлялось их взятие. Иноземные гости, повидавшие всякое, и соотечественники наши, зрелищами отнюдь не избалованные, потрясены были тем, что на Ходынке в 1775 году творилось.
Вот тогда императрица призвала к себе Матвея Федоровича Казакова, ученика и близкого друга Баженова, и повелела ему напротив Ходынки поставить Подъездной дворец, где бы по пути из Петербурга в Москву можно было передохнуть и после долгой дороги в порядок себя привести. И чтобы этот дворец послужил памятником той войне и миру тому. А еще соизволила пожелать, чтобы был дворец в духе праздничных сооружений Ходынки.
С чувством радостного возбуждения взялся Казаков за работу. Наверное, предвидел, чувствовал: складывается лучшее из того, что он когда-либо строил. Сказочно быстро, словно бы по мановению жезла волшебника, возник на бумаге проект, и столь же быстро вырос волшебный дворец на пустой земле, принадлежащей московскому Высоко-Петровскому монастырю. Потому и стал дворец называться Петровским. И вот уже Пушкин, восхищенный казаковским творением, пишет: «Он окружен своей дубравой, Петровский замок…» Все русские цари, исключая разве Николая I, приезжая традиционно короноваться в Москву, останавливались и жили несколько дней в этом дворце.
Не знаю, как вернее сказать, но история Петровского замка, вероятно, все же дополнилась в озаренные пламенем пожаров дни 1812 года. В начале сентября, когда пожар из Замоскворечья, подхваченный неистовым ветром, достиг Кремля, где отсиживался Наполеон, еще не потерявший надежды заполучить ключи от Москвы, Тверская уже горела. Предполагается, что по берегу Москвы-реки бежал император именно сюда, в Петровский дворец. Известны и покои, что занял он, — на царской, мужской стороне, отделенной от царицынской половины великолепнейшим Розовым, или, как его еще называют, — Красным, аванзалом. И снова вспомним «Евгения Онегина»: «Отселе, в думы погружен, глядел на грозный пламень он…»
Давно уже, с 1923 года, во дворец тихо и незаметно залетели сталинские соколы, а поточнее — Военно-воздушная академия имени Н. Е. Жуковского, основоположника современной аэродинамики.
Вхожу в круглый зал, и от изысканного великолепия дух захватывает. Просторный, наполненный воздухом зал шестнадцати метров в диаметре и такой же высоты, заботливо и бережно ухоженный, выглядит так, будто его только-только отстроили. Роскошная лепнина по стенам и вогнутой поверхности купола, сложный рисунок ее завораживает, заставляя неотрывно ее разглядывать. Но в куполе лепнины нет — это роспись такая. Различить невозможно. Когда-то, перед коронацией, Николай I заехал во дворец, но увидев дворец в разрушении — подтекала кровля, лепнина обрушилась, ведь целых двенадцать лет после 1812 года дворец бесхозным стоял, — не остановился здесь, единственный из всех русских царей после Екатерины. Однако хорошо, что все своими глазами увидел: выдал денег на реставрацию и восстановление всего, что при французах разрушилось. Пятнадцать лет первая в жизни этого дворца реставрация длилась.
А в Розовом зале по стенам барельефы всех русских князей дотатарского времени — от Рюрика, Олега и Игоря. Над дверями же — барельеф князя Владимира, Крестителя Всея Руси. Тут же, от покоев царицынских уходит вниз загадка-лестница, круто изогнутая, приглушенно-зеленого цвета с золотом, все шорохи скрадывающая, будто бы на тайное свидание призывающая… Да только какая уж тайна теперь. Если только военная: молодые офицеры, красавцы подтянутые, на каждом шагу. Ну да, Екатерина Великая молодых офицеров любила, вниманием не обижала и всенепременно потом за выказанную любовь к императрице вознаграждала.
А вот через эти двустворчатые двери Николай II выходил к белому коню с серебряными подковами и верхами спускался по Тверской к Успенскому собору Кремля, где на него возложили корону, от которой пришлось потом ему отказаться, но которая все же ему стоила жизни…
Чудный дворец. Так трудно от него отойти…
Бродил, бродил по Петровскому парку в одиночестве, в поисках хотя бы и следа той дубравы, что Пушкин воспел, — и ничего, ни единого дуба… В изобилии липа растет, много тополя старого, кое-где береза светлеет, клен в нескольких местах повстречался — и все. Только и осталась дубрава Петровского парка в строках «Онегина»…