Рассказы о животных
Шрифт:
– Теперь, - сказала собака барсуку, - не остается ничего другого, как зарыть все ходы, но как следует! Чтобы она никак не могла выбраться! Пусть умирает с голоду - она это заслужила. Чего она издевается над тобой и меня дурачит! Ее злодеяниям нет границ. Она не только нас с тобой обманывает, - вся ее жизнь - сплошное жульничество.
Барсук согласился с собакой и начал заделывать отверстия - основательно и по возможности плотнее. Однако лиса - у нее на такие вещи тонкий нюх - догадалась, наверное, что творится наверху, и неожиданно, когда собака и барсук возились у одного из ходов, выскочила из норы и помчалась к лесу. Собака -
– Теперь она не скоро вернется, - решила собака.
– На всякий случай зароем все отверстия, кроме одного, а сами засядем поблизости. Если она придет, то сможет попасть в нору только через этот вход - и мимо меня уже не проскочит.
Так и поступили. Но лиса не показывалась. Собака сказала барсуку:
– Я давно не была дома. Мне надо повидать хозяина. Иначе он подумает, что я умерла, и возьмет себе новую собаку, а меня больше не впустит во двор. Я схожу домой, побуду там несколько дней, а потом приду тебя навестить.
К тому времени, наверно, лиса явится и заберется в нору через этот незаваленный вход. А ты следи, чтобы все остальные отверстия были закрыты наглухо - тогда уж я изловлю ее.
– Я не смогу этого сделать, если не будет тебя, - печально ответил барсук.
– Если я начну действовать один, лиса выйдет из норы, нападет на меня и прогонит... Без тебя я ничего не смогу.
Собаку это очень огорчило, но тем не менее она все же решила сбегать на несколько дней домой. Иначе ее собственные дела пострадают. Она ушла, пообещав вскоре вернуться. Но в тот же вечер возвратилась лиса, показала убегавшему барсуку зубы и снова поселилась в норе.
Наступила осень. Похолодало, зарядили дожди, сердце у барсука ныло. Где и как проведет он зиму? Перелетные птицы кружились в небе, еж строил себе на зиму гнездо, перебрались на зимние квартиры черви и лягушки. А у барсука не было крова.
Он ждал возвращения собаки, но время шло, а собака не появлялась. То ли с ней что-то случилось, то ли ее теперь не отпускали далеко от дома, - этого барсук так и не узнал. Дни становились холоднее, ночью земля нередко покрывалась белым инеем.
Тогда барсук набрался храбрости и решил: будь что будет, чему быть, того не миновать, но я должен сам отстоять свое жилье. Лучше погибнуть, чем такое терпеть: кто-то пользуется плодами твоего труда, а ты помирай на холоде.
Ураску вспомнилось, как он весной сражался с хорьком. Тот тоже, сидя в стогу, нагонял на Ураска страх, но когда они вступили в борьбу, хорек оказался не таким уж и сильным противником, каким мнил себя. Конечно, лиса гораздо крупнее хорька, лиса всегда побеждала барсука, - впрочем, барсук сам слишком робок. А если взять да решиться и не трусить... Или если даже бояться, то не забывать, что иного выхода нет: либо жизнь, либо смерть... либо замерзнуть, либо умереть от зубов лисицы... Будь что будет.
Ураск знал, что в общем-то он сильнее лисы, но он не такой ловкий и зубы у него не такие острые, как у лисы. А если противопоставить изворотливости противника и его острым зубам силу и крепость своих челюстей?
Прошлый раз они схватились в норе. Там было тесно, и лиса могла пользоваться своей гибкостью и ловкостью, тогда как Ураску мешало то, что он толстый и неповоротливый. Шкура Ураска оказалась очень нежной и чувствительной к укусам, не то что у лисы. Но если борьба произойдет в другом месте, где у лисы не будет таких преимуществ или где у нее не окажется возможностей так кусаться? Что тогда?
И однажды, когда лиса вышла из чащи и направилась к норе, Ураск набросился на нее из-за куста. Место тут было открытое, не то что тесная нора, и для барсука более выгодное. Лиса барахталась под ним, но Ураск крепко держал ее за шкирку и больно кусал. Для лисы уже одно то, что барсук осмелился напасть на нее, явилось большой неожиданностью. Она пришла в ярость, фыркала и визжала от боли и злости. Наконец ей удалось сбросить Ураска, И теперь напала она. Ловко подпрыгивая, лиса впилась зубами в Ураска и в нескольких местах прокусила его нежную кожу. Из ран заструилась кровь. Это была известная уловка лисы, благодаря которой ей удавалось до сих пор обращать барсуков в бегство. Однако Ураск решил стоять до конца - пока хватит сил.
Неожиданно барсук снова напал на лису и сбил ее с ног. То, что он был тяжелый, сейчас помогло ему, а лису ее легкий вес погубил. Ураск схватил своими крепкими челюстями упавшую на спину лису за горло. Как ни пыталась лиса освободиться, как ни вертелась, как ни царапала брюхо Ураска когтями, барсук не разжимал челюстей и стискивал их до тех пор, пока у лисы не перехватило дыхание.
Лиса жалобно заскулила, умоляя пощадить ее, но Ураск ответил:
– Знаю я тебя! Отпусти тебя и оставь в живых, так ты схитришь и скоро опять окажешься в моей норе - а там мне с тобой не справиться. Не жди пощады! Щадить можно честного противника, а не такого, кто стремится жить за чужой счет!
И барсук держал за горло своего врага до тех пор, пока тот не испустил дух.
И вот Ураск встал, торжествуя победу, и гордо отряхнул свою израненную шкуру. Смелость и решительность принесли победу. Не побори он в себе страха перед лисой, он лишился бы норы и погиб зимой от холода.
Ураск снова поселился в своей норе и с тех пор уже не боялся лисиц. А те вскоре узнали, что Ураск прикончил одну, им подобную, и не отваживались его беспокоить.
Ураск жил долго и прославился как храбрый зверь.
Наказанная жадность
Шумели леса, раскинувшиеся на десятки километров. Правда, шумели они не всегда, бывали дни, а то и недели, когда леса безмолвствовали, словно погруженные в дремоту. Но большей частью, даже в самую тихую погоду, они все-таки чуть-чуть шелестели верхушками деревьев и, едва их касалось слабое дуновение ветерка, издавали глубокие вздохи. А когда ветер крепчал, шелест переходил в торжественный, величавый гул, и казалось, что вокруг рокочет разбушевавшееся море. Тогда вершины могучих сосен и елей склонялись, будто головы великанов, и их шевелившиеся ветви становились похожи на лапы огромных зверей. Березы шумели сурово, угрюмо, точно воскрешали видения давно минувших времен. Листья осин трепетали быстро-быстро, ласково, но тревожно, словно побуждаемые неодолимым желанием поведать таинственную лесную быль.