Рассказы писателей Каталонии
Шрифт:
— Я надену шляпку? — спросила Пралин.
— Конечно. И можете взять мое колье.
— Одну минуту, дорогой, я пойду переоденусь, — защебетала Пралин, повиснув у Жауме на шее и награждая его звонким поцелуем.
Две мрачные девицы наблюдали за этой сценой в полном молчании. Бедняжкам и в голову не приходило, что столь элегантный и богатый молодой человек может захотеть «провести время» в их скромном обществе.
— Куда вы намерены пойти? — поинтересовалась Мадам — Я бы рекомендовала «Спидеум». Там просто чудесно.
— Именно
— Из вас выйдет отличная парочка. У Пралин прекрасный туалет, и вообще, в ней есть, знаете ли, chic parisien. Ah, la voici. Regardez comme elle est charmante[18].
Пралин выплыла в гостиную в платье небесно-голубого цвета, кричащем и несколько помятом, в большой черной шляпе и черных перчатках.
— Ну что ж, развлекайтесь. Bonne chance[19], — распрощалась Мадам.
В «Спидеум» они пришли слишком рано — все столики еще были пустыми. Увидев в дверях парочку, музыканты заиграли вальс. Подоспевший мэтр посоветовал заказать консоме, камбалу и цыпленка с зеленой фасолью. На десерт — сыр, мороженое и фрукты. Белое вино к рыбе и, конечно, шампанское.
Жауме сидел как на иголках. Он специально выбрал дорогой ресторан с несколько сомнительной репутацией, чтобы разрушить легенду о «сладком ангелочке», но теперь мысль о том, что родители, которые иногда ужинали в «Спидеуме», могут заглянуть сюда, приводила его в ужас.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Тебе скучно?
— Совсем нет… А тебе?
— Что ты! Так приятно ужинать с таким красавчиком. У тебя чудесные волосы.
— Терпеть не могу комплиментов.
— Какой ты странный. А знаешь, мне здесь нравится. Ты часто сюда ходишь?
— Так, иногда.
Жауме не осмелился признаться, что был в «Спидеуме» всего один раз, да и то во время вечернего чая. Строя из себя завсегдатая, он подозвал официанта и небрежно спросил:
— А что, сеньора Окампо давно к вам не заглядывала?
Сеньора Окампо, известная поэтесса, которую Новый Свет преподнес в дар старушке Испании, недавно прибыла на Мальорку и сразу стала знаменитостью, чему немало способствовали ее красота, а также репутация женщины, увенчанной славой и не желающей сковывать себя узами брака.
— Простите… кто?
К счастью, на помощь пришел мэтр:
— Сеньора До Манто? Как же, она у нас частая гостья. Странно, что сегодня…
— Ее обычно сопровождает такой смуглый брюнет?
— Совершенно верно. Высокий, представительный, говорит с иностранным акцентом…
Мэтр явно импровизировал.
— Конечно, любовник? — живо заинтересовалась Пралин.
— О, сеньорита, это уж на ваше усмотрение.
Фривольный тон разговора заставил Жауме густо покраснеть.
— Сеньор, который сопровождает госпожу Окампо, — сказал он, когда мэтр отошел, — ее родственник.
— Если они придут, познакомь нас, — развязно попросила Пралин.
Жауме был страшно зол. Он вдруг вспомнил о правилах этикета, которые, как ему казалось, достойны только презрения, и лицо его запылало еще ярче.
— Сначала надо попросить разрешения…
— Скажите пожалуйста! Можно подумать, она королева Мадагаскара…
Тем временем ресторан оживился. На эстраде появилась пара профессиональных танцоров. Жауме вдруг заметил, что женщина за соседним столиком с иронией смотрит на Пралин (та ела, не снимая перчаток), а потом шепчет что-то на ухо своему кавалеру.
— Почему бы тебе не снять перчатки? — с досадой прошептал Жауме.
Он боялся и в то же время нетерпеливо ждал, когда появится кто-нибудь из знакомых. Если отвлечься от лошадиного профиля и надетых перчаток, Пралин отвечала самым строгим требованиям, пожалуй, могла сойти даже за парижанку. «Особенно когда молчит», — отметил про себя Жауме. Он вдруг испугался, не старовата ли его спутница. Но нет, она напоминала «звезду» с обложки модного журнала, а «звезды» никогда не бывают слишком молодыми.
Прозвучал гонг. Show начиналось. Неизбежная в подобных представлениях женщина в национальном костюме, словно сошедшая с полотен Гойи, лишний раз напомнила присутствующим, что она истинная испанка, и громко пропела что-то патриотическое. Однако это был лучший номер программы, потому что прочие «вокалистки» производили жуткое впечатление. Тощие, бледные, коротко стриженные, без бюста, без возраста и без голоса, все абсолютно одинаковые и унылые, как знак минус, они одна за другой надрывно тянули бесконечную песнь любви, пока наконец не замирали, совершенно обессилев:
«Я так люблю тебя, люблю тебя, люблю…»
Чтобы сделать такие горячие признания, которые в их устах напоминали предсмертные хрипы, певицы считали необходимым напялить на себя брюки, как будто собирались прокатиться на лыжах, и ярко накрасить губы, казавшиеся кровоточащей раной на бледно-синем лице. Акробатический номер публика приняла совершенно бесстрастно, и, когда «Резиновый человек» наконец удалился на руках, закрутив при этом ноги вокруг головы, эффект был таким же, как если бы он просто прошелся по сцене с зонтиком под мышкой.
Когда подали шампанское, Пралин, которая с каждой минутой казалась Жауме все старше, начала петь «Chateau Margot», высоко подняв бокал. Жауме заметил, что над ними смеются. Его чувству собственного достоинства вновь был нанесен ощутимый удар. Бедняга не спускал глаз с двери: «Что подумают, если увидят меня здесь с этой лошадью?»
Музыканты заиграли фокстрот, и они пошли танцевать. Жауме, у которого было прекрасное чувство ритма, понял, что Пралин танцует далеко не лучшим образом, и попросил ее двигаться в такт музыке. Оскорбленная «парижанка» обозвала Жауме нахалом, и парочка вернулась за столик.