Рассказы сибиряка
Шрифт:
То, с чего бы надо было начать — холодная учтивость. Впрочем,
Такие ль случаи бывают? Еще бы сносно было так, А то сначала вступят в брак, А там в него же поступают.То есть или муж или жена заботятся о разнообразии; конечно, разнообразие прекрасная вещь — только не в супружестве.
Чтобы доказать вам, что я человек точный, я начну свои рассказы о нынешней вере монголов с самого начала.
Если всякое духовное учение, принятое народами, должно называться по имени своего законодателя, то и вера монголов есть шагямунианская, а не далай-ламская. Некто Шагя-Муни, о котором я вам скажу после, пересоздал ее из древней брагминской. Зная, может быть, что этот почтенный муж родился в Индии, при источниках Ганга, вы, конечно, спросите меня, когда и каким образом учение его проникло в Монголию?
«Да, уж потрудитесь, пожалуйста, рассказать мне об этом».
Ну, прелестная Катинька, задали вы мне задачу!.. Я читал и перечитывал все книги, какие только были у меня под рукою, и все-таки не добился толку: кто в лес, кто по дрова. Я был бы решительно затруднен отвечать вам на этот вопрос, если бы, к счастию, не пришла мне теперь в голову замысловатая увертка всех господ рассказчиков: начало того-то теряется во мраке неизвестности. И коротко, и ясно, и удовлетворительно; к тому же в этот мрак никак нельзя подать свечей, стало быть, все исследования, справки и поверки невозможны. Однако ж впоследствии можно кое-как напасть на следы шагямунизма… Таким образом, иные говорят, что первые отпрыски сей веры стали приниматься на монгольской почве в конце XII и в начале XIII столетий. Тогда в политическом быту сего государства хозяйничал халхасский князь Демучин, известный и вам и всем под именем Чингис-хана. Вы знаете, что это был человек, который не любил шутить. Загляните в любую монгольскую книгу, где только говорится о нем, и вы увидите, что в то время не было недостатка в больных и раненых. Разумеется, понадобились лекари; а сами посудите, откуда было взять их? — Ни академий, ни университетов…
Тогда умел любой повеса И нос, и уши обрубить, Но в мудром таинстве лечить Не смыслил, верно, ни бельмеса, И даже самого аза Тогда не знал никто в глаза.Какое золотое время для иных! Различия, существующие между умным и глупцом, между ученым и неучем, совершенно уничтожались тогда перед господствующими разделениями народа: сильный и бессильный, богатый и бедный… Да, прелестная Катинька, монголы в XII веке не имели еще собственной грамоты, следственно, какие тут лекари?.. Шаманы проповедовали им свое учение изустно, по преданиям, и были очень плохи в медицине. Об этом, верно, как-нибудь проведали тибетские ламы, смекнули делом и очень умно воспользовались своими посильными знаниями древней индийской медицины и теми лекарствами, которые получили они из Индии и Китая.
Судя по многому, я думаю, что человек — всегда человек.
Все тот же он, мои друзья, Вчера, и завтра, и сегодня: Все та ж над ним любовь Господня, И то же в нем из ада — я.Ламы пришли с таким соблазнительным запасом, с такою вкрадчивою, обязательною услужливостию; они стали пользовать больных, а ведь пользовать не то, что лечить, так как же не попользоваться? К тому же этим совершенно удовлетворялось монгольское я; ламы так много заботились о них в это время, так искусно угождали их прихотям, что мои монголы разнежились поневоле и стали охотно вслушиваться в рассказы жрецов шагямунизма; одним словом, ламы употребляли все средства, чтобы увенчать успехом свое тайное предприятие. Учение их, хотя исподволь, но надежно укоренялось в Монголии. Неприметно распространялось число поклонников Шагя-Муни, и хвалы ему, раздавшись сперва в бедных войлочных юртах простых монголов, проникли наконец до богатых шатров Чингиса; однако ж ни он, ни сын его Угудэй-хан не изменили, кажется, своей шаманской вере. Судьба распорядилася иначе.
Меня уверял один почтенный мой знакомец, человек самый достоверный, что первым шагяму-нианцем из монгольских государей был Гуюк-хан (Гаюк), старший сын Угудэев, царствовавший с 1246 по 1248 год… Бедняжку мучила водяная… Скажите мне, прелестная Катинька,
Кому ж по сердцу гость незваный? И, не насчет того сего, Не хорошо ж, как про кого Все закричат: да он водяный! И вот, любезный мой Гуюк, Спастися верой вздумал вдруг.Он принялся за шаманство — и не отшаманился. Пришлося вызвать из Индии ламу: Сакия-Гунге-Гилаждана… Что ж вы так иронически улыбаетесь, господа ориенталисты?.. Верно, я переиначил это варварское имя; но вспомните, ради Бога! вспомните знаменитого фернейского часовщика; потрудитесь развернуть его Essai sur l'histoire universelle; посмотрите только, как он жалует Бориса Годунова в Boris Gudenou и Гришку Отрепьева в Griska Outropoyia; полюбуйтесь этим — и будьте ко мне снисходительны…
Но если я назвал не так, Вы можете смеяться смело: Теперь о том идет все дело, Что Сакий не попал впросак.Он вылечил Гуюка, и тот из благодарности, из уважения, из суеверия, из чего вам угодно принял шагямунианство.
По смерти Гуюка, после трехлетнего междуцарствия властелином Монголии сделался Мынге-хан, внук Чингиса, от младшего его сына Толая. Что этот Мынге точно был шагямунианцем, это не подвержено никакому сомнению: недаром же он в исходе 1251 года изволил дать одному тибетскому ламе Намо титло царского учителя и сделал его главою новой религии?.. Однако ж сия последняя, как говорил мне тот же почтенный мой знакомец, сделалась совершенно господствующею в Монголии только при брате и преемнике Мынге-Хубилай-хане, то есть в 1260-х годах.
Ни из мифологических, ни из светских монгольских книг не видно, чтоб какие-нибудь телесные недуги осмелились беспокоить его ханское величество Хубилая-хана; но зато,
Причину скрытную найду я, Ее исторья сберегла: У хана, видите ль, была Жена любимая Чумбуя. Держу заклад, что уж она Была наверно недурна; Она шаманов не любила И, ослепляясь новизной, У мужа своего с мольбой За веру новую просила. Тогда мужья, как в наши дни, Прекрасным женам уступали, — И вот и он, и все приняли Учение Шагя-Муни.Оно было передано государю, его супруге и главным чинам государства знаменитым ламою Мади-Дочжуа, который известен (только мне, неизвестно кому) под именем Ламы Пакбы, или Паксбы, как называют его иные. Он был человек дельный, потому что умел пользоваться чужим, и из чужого составил такую монгольскую грамоту, что я, говоря по совести, ничего в ней не понимаю. Нет спора, я бы мог рассказать вам кое-какие подробности о том, как этот Паксба смастерил монгольскую азбуку, но, во-первых, это вовсе не касается до Шагя-Муни, о котором мне хочется сейчас говорить с вами, и, во-вторых, всякому любителю чрезвычайно легко отыскать самому очень любопытную статью об этом предмете: стоит только перебрать и прочесть все русские журналы с 1815 года по настоящее время.
Еще несколько слов о распространении шагямунизма в Монголии, и дело с концом!.. Случайно мне попались на глаза отрывки монгольской истории, переведенные с китайского. Из них-то и увидел я, что вера фоевская начинала существовать в Монголии не только в XII и XI веках, но даже в IV; а ведь китайский Фо и монгольский Шагя-Муни есть одно и то же лицо; и фоисты и шагямунианцы имеют одни и те же основные правила, верят одним и тем же истинам и заблуждаются ничуть не хуже друг друга; вся разница в одних наружных обрядах… Хотите ли вы или не хотите поверить этим отрывкам, это совершенно не мое дело.