Шрифт:
Прелестной брюнетке
Слова высокой притчи правы! Всему есть время: для труда, Для слез, для смеха, для забавы, — И вот вам шалость, Господа!Рассказ первый
Честь имею рекомендоваться вам, прелестная…. Вот хорошо!.. чуть было не сказал: прелестная Катинька… Конечно, тихомолком вы, может быть, и согласитесь со мною, что такая простота сердца чрезвычайно мила,
Но тут поставить надо: но, Затем, что простота в смешное Обращена людьми давно, И мы — мы чувствуем одно, А говорим совсем другое. Все, кажется, живут в ладу, Но сердце с языком в разладе, И все друзья, да на беду Мы с этим кладом все в накладе. С иным заговори поди: Ведь как прикинется безбожно! Еще от скуки слушать можно, А в рот уж пальца не клади…. Семь мудрецов во всяком деле Споткнулись ныне бы как раз, Затем, что мы теперь у нас Начтем семь пятниц на неделе.Мне кажется, что из всех моих знакомых в двух частях света (простите господа знакомые!) только у одной особы что на уме — то и на языке, и эта особа, разумеется, — вы; есть еще один человек (и это разумеется — я), но кто же хвалит самого себя?..
Когда мне случается думать о вас (а я это делаю беспрестанно с тех пор, как недавно увиделся с вами в первый раз в жизни); когда я вспомню ваши розовые уста, так очаровательно обрисованные, то я никак не могу представить себе, чтобы
Уста невинной красоты Хоть на смех иногда солгали И не сердечные мечты В волшебных звуках изливали… Скажите, к ангельским словам Я быть доверчивым могу ли?.. О! как прелестно вы взглянули: Я верю этим небесам! — Что ж до меня, то я сначала Кажусь на грешника похож, И вот во мне что только ложь, А впрочем, я предобрый малой!..Но если дело пошло уже на правду, мне должно сказать вам откровенно:
Я думывал о вас и прежде, Когда в пленительной надежде, В подлунном мире я искал Красот высоких идеал; От вас он отражен в Поэте, В вас все прекрасное слито, И признаюсь, в одном портрете Я с вас списал уж кое-что…Однако, ведь надобно же называть вас как-нибудь… Знаете ли что?.. Положим, что вы совсем не Катинька и что будто бы я только придумал это имя для шутки, затем, чтобы вас не узнали…
Хоть эта шутка и трудна: Как вы не прячьтесь за толпами, На вас покажут все руками И скажут мне: да вот она!Если я говорю, что я придумал это имя, так я разумею не то, чтобы я в самом деле его придумал. Оно, наверно, было и в допотопных святцах (если только до потопа издавались святцы); но тут сила вот в чем: если я скажу слово придумал, то я непременно обману всех прелестных моих читательниц и благоразумных моих читателей. Все могут предполагать, что вас зовут не Катинькой, а как-нибудь иначе, и ваше инкогнито останется непроницаемым, несмотря на то, что я буду называть вас настоящим вашим именем и прилагать к нему эпитет прелестной, который вы так решительно заслуживаете.
Теперь, когда мы условились о главном, мне остается рекомендовать себя окончательно; впрочем, я уверен, что вы уважаете людей, а не имена, и что ни вашей любви, ни даже вашего внимания
За эту цену не куплю, Когда я вам открою: кто я; Я вам родня, мы все от Ноя, Но больше всех я вас люблю.Мне кажется, что этого довольно, по крайней мере, на первый случай; потому что, любя вас самой пламенной любовью, — так, как никого еще я не любил, я почитаю себя вправе посвящать вам мои труды, а это для меня чрезвычайно важно: я во сто раз охотнее принимаюсь за перо и, верно, в десять пишу скорее обыкновенного.
Я вам сказал, что я вас так люблю, как никого еще не любил… После этого выходит, мне нужно вывести себя на чистую воду; тогда, увидя мою откровенность, вы, может быть, поверите, что душа моя совершенно наполнена вами и что в ней не только чьи-нибудь образы, но даже и самые идеи о тех образах не могут существовать с тех пор, как я так счастливо нашел вас на жизненном пути.
Когда не знаешь вас — простительно грешить; Но познакомившись — тут дело уж иное: Для вас забыл я все земное, А вас нельзя ни для кого забыть!Притом же, прелестная Катинька, я вам признаюся во всем так чистосердечно, что вы, верно, будете ко мне снисходительны.
Я вам покаюся, чем жизнь моя грешна, Я вам перескажу интриг минувших повесть, Тогда вы скажете, прощая шалуна: «Ну, в этом есть, по крайней мере, совесть!»…Если вы это скажете, то отгадаете как нельзя более: у меня точно, удивительно как много совести… Я не дался в иных…
Да! нынче совесть стала дивом; Об ней бессовестно твердят, А верно, совесть есть навряд В ином ханже красноречивом. Начните-ка просить друзей Похлопотать, замолвить слово, — Вам возражение готово: «Нам, право, совестно, ей! ей! Но это сделать невозможно; Ну что бы раньше вам успеть!». Скажите прежде — и безбожно Вам стали б ту же песню петь…Но это в сторону; послушайте лучше о моих сердечных тайнах…
Кто важно в свет вступил при шпаге, Кто много нежностей читал, Тот хочет вдруг, при первом шаге, Сыскать для сердца идеал… «Мне жизнь — печаль, мне свет — пустыня! С кем поделюся я душой?» — Твердит мечтатель пылкий мой, — И вот является богиня. Уж, разумеется, она По милости воображенья Тотчас же фениксом творенья В посланьи к другу названа; Тут на людей пойдут нападки, И, в духе рыцарских времен Он бросить всем готов перчатки, Зачем не бредят все, как он… Какой он вздор в стихах турусит! В них смесь всего и ничего: Он понял всех, а уж его Никто наверно не раскусит; Все жалки, холодны, как лед, У всех на место сердца — камень, И только в нем небесный пламень От скуки ангел стережет… Потом, беснуясь страстью оба, Ничтожный мир забыть хотят И наизусть из книг твердят: «Любовь и за пределом гроба!»… Потом, по правилам любви, Несчастным предстоит разлука; Вот тут-то плохо: в сердце мука, И холод гробовой в крови. Он стал элегией ходячей, Он чужд веселостей чужих, И в этой горькой неудаче Остался, бедный, при своих… Вот вам симптомы и припадки Сердечной глупой лихорадки… Хоть стыд сказать, а грех таить! Былое дело: поневоле И я дежурил в этой школе, Чтобы других собой смешить; Была проказа и со мною, Но уж исчезнул вздорный сон, Когда fran`eaise и котильон Меня счастливили собою. Я курс любви давно прошел; Я отолстел, я обленился, И мишурой не ослепился, И на подъем я стал тяжел. Теперь душа иного просит; Я записался в старики, И уж пожатие руки Меня высоко не заносит, И, право, только для проказ, Влюблялся я двенадцать раз.Видите ли, как немного, но я бы никак не начел и этой дюжины, если бы
Тогда пришлось мне видеть вас, Когда я был еще моложе; Ах! скольких бы тогда, мой Боже! Не напроказил я проказ! Тогда б я не бродил в Сибири, В тайгах, и по степям пустым, Где радости легки, как дым, И тяжелы часы, как гири; Но вы на сердце залегли Мечтой прекрасною к Поэту — И вот, страдалец на земли, Я вас отыскивал по свету. Порой я видел, как вдали, Ну точно вы в толпе мелькали, И пробужденные мечтой Во мне надежды оживали Приветной счастия зарей… Я вслед иду. Как все в ней мило! Что за головка!.. Что за стан!.. Так я нашел? — Не тут-то было! До этих пор все был обман… Когда порассмотрел я ближе Любимиц ветреной мечты — Узнал, что все их красоты Далеко против ваших ниже; И нет у них, так как у вас, Неизъяснимого чего-то, Чем любоваться всякий раз Так и берет меня охота…