Рассказы, сказки, стихи
Шрифт:
– Сам починю! Перепрели ведь доски-то... Новые ставить надо, пробурчал Ленька.
– Слезай, тебе говорю! Одних штанов передерешь бог весть сколько!
Ленька обиженно швырнул на землю топор, сложил доски и ушел в избу.
"На отца небось не кричала бы..."
И тихо огрызался, когда мать выговаривала ему, что он берется не за свое дело, а вот забить в сарае дырку, чтоб не выскакивал оттуда поросенок, - это его допроситься нельзя.
– Все только о поросенке думаешь, а что двор разваливается, так ничего?
Ученье шло плохо. Вечером, положив голову
А в школе, держа перед собой его тетрадку, Татьяна Андреевна хмурила густые темные брови и, пытливо глядя ему в глаза, говорила:
– Ленишься ты, что ли? Не стыдно тебе, Леня?
* * *
Захрустела на зубах сладкая, подмороженная рябина. Застыла обледенелая земля, вытянулись и побелели голые кусты. Ночью выпал снег. Село стало ослепительно белым, праздничным. И у Леньки на душе был праздник. Он шел с почты, пряча за пазухой нераспечатанное письмо. Это было первое письмо от отца, и Ленька торопился домой, чтобы прочитать его вместе с матерью.
Из-за угла выскочил соседский Генька и, вытащив из-под полы что-то длинное, завернутое в мешок, таинственно сообщил:
– Ружье достал. Зайцев стрелять пойду.
– Зайцев?
– Ленька усмехнулся.
– Да их и нету нигде сейчас.
– Нету?
– Генька нагнул голову и зашептал ему на ухо: - Куда ни повернись - зайцы!
– Да на что они тебе?
– удивился Ленька.
– Как - на что? Мясо есть будем, а из шкуры шапку сделаю!
– Шапку?
– переспросил Ленька, припоминая, что отец тоже собирался пойти на зайцев, чтобы делать ребятам шапки.
– Ну да, шапку!
– обрадовался Генька.
– Что ни заяц, то шапка! Пойдешь?
– Ну тебя...
– засмеялся Ленька.
– Что мне, делать, что ли, нечего? Вот от отца письмо пришло!
– похвалился он, ощупывая конверт.
* * *
В письме отец обращался к Леньке, как к взрослому, называя его большаком. Читая, Ленька кивал головой и вставлял от себя: "Ладно!"
Он гордился, что отец доверял ему и надеялся на него. Описание первых боев, в которых уже участвовал отец, наполняло Леньку гордостью.
"Будем бить до последнего конца", - писал отец.
"Точно", - сжимая кулаки, отвечал ему Ленька.
Мать слушала письмо, собрав вокруг себя всех детей. В письме отец спрашивал про каждого, называя Нюрку Анной Павловной. Анне Павловне было три года. Она чмокала пухлыми губами, терлась об юбку матери и заглядывала ей в лицо. Двух девочек-двойняшек звали в семье общим именем Манька-Танька.
Беленькие курносенькие двойняшки всюду ходили, держась за руки, ели из одной миски, тихо играли за широкой кроватью, шепотком о чем-то советуясь друг с другом. Плакали они и смеялись тоже вместе. Стоило одной засопеть носом и всхлипнуть, как другая широко раскрывала глаза и разражалась громким плачем.
Глядя друг на дружку, они могли часами выть на всю избу. И теперь, не сводя глаз с матери, они как будто только и ждали знака, чтобы присоединить к ее слезам свой дружный рев. Восьмилетний Николка, старший после Леньки, услышав свое имя, ежился от смущения и виновато косил по сторонам голубыми глазами.
– Разрюмился!
– презрительно бросил ему Ленька.
– Только и умеешь, что хныкать.
Он был недоволен, что Николка мало помогает ему в хозяйстве и лениво выполняет его приказания. Слушая письмо, мать всплакнула, а двойняшки залились громким плачем. Чтение было прервано; Ленька схватил обеих сестер, посадил их на колени и, топая ногами, загудел на всю избу:
– Ду-ду-ду! Поезд идет!
Двойняшки, подпрыгивая, стукались лбами. Плакать им было некогда. Подкинув несколько раз, Ленька поставил обеих на пол и снова принялся за чтение письма. После этого он долго ходил по избе, обдумывая все свои дела и чувствуя необходимость сейчас же, немедленно проявить себя большаком и хозяином.
– Что ты как маятник, прости господи!
– сердилась мать.
– "Маятник, маятник"!..
– ворчал Ленька, выволакивая из-под лавки старый ящик с пыльными прошлогодними валенками.
– Зима на дворе - вот что!
– Сама знаю, что зима, - вздыхала мать, перебирая вместе в Ленькой смятую старую обувь.
– Давно ли отец покупал? Не напасешься на вас!
Ленька вытащил дратву и неумелыми руками пытался чинить перепрелый войлок.
– Шапки у Николки нету... Прошлогодняя износилась совсем. В чем ходить будет?
– задумывалась мать.
– Найдем!
– хмурился Ленька и, забравшись на печь, долго сидел, обхватив руками острые коленки.
"Что ни заяц, то шапка, - вспоминались ему Генькины слова.
– Пойти надо", - решил он, прикрывая ладонью тяжелые веки.
* * *
На последнем уроке Татьяна Андреевна подошла к Лене и сказала:
– После обеда зайди ко мне домой.
Идти Леньке не хотелось. Еще на той неделе с большим трудом выволок он из сарая тяжелый ящик с гвоздями и инструментами, отобрал в сарае годные доски и отточил топор. Сделал он это потому, что в своем письме отец писал: "Кончится война... Вернутся домой люди. Сядем мы с тобой, Ленька, на трактор и промчимся мимо наших ворот в колхозное поле..."
Ленька представил себе отца в военной одеже, гордо восседающего на тракторе, и озабоченно оглядел свои ворота... Обитые дождями доски почернели и перекосились, посредине зияла черная дыра...
"Как же, промчишься мимо таких ворот! Починить бы их надо..." подумал Ленька и побежал отбирать доски. Теперь уже несколько дней доски валялись посреди двора, рядом были брошены топор и рубанок, а около крыльца мокли под дождем гвозди...
Мать, натыкаясь на ящик с гвоздями и разбросанные по двору доски, сердилась на Леньку:
– Бессовестный! Людям пройти нельзя! На безделье дела себе ищет. Никакого покоя нет от тебя!
Ленька молчал и не сдавался. Ходил советоваться к кузнецу, лазил с топором и гвоздями, засорял двор стружками. Отрываться сегодня от работы ему не хотелось, да и боялся он идти к Татьяне Андреевне, так как сам знал, что с учебой у него неладно. Но делать было нечего.