Рассказы старого геодезиста

Куковенко Владимир Иванович

–А что тебе подойдет? – спросил кузнец. – Ну, сам смотри… Вот эти трубы подойдут?

–Нет, мне бы покороче, сантиметров тридцать-сорок.

Он походил по кузнице, попинал ногой разный железный хлам, еще раз обвел глазами свое хозяйство, желая как-то помочь мне, спросил в раздумье:

–Что ж тебе дать?..

Тогда народ был более отзывчивым, особенно к трудовому человеку. Тут взгляд его задержался на чем-то, и он обрадованно предложил:

– Во! Бери колосники!Все равно без дела валяются.

И показал в угол. Там лежали кучкой круглые стержни длиной сантиметров пятьдесят-шестьдесят, покрытые окалиной и шлаком. Я поднял один – он показался мне доволно увесистым.

–Ого! Из чего же они сделаны?

– А

кто их знает? Похоже, из нержавейки. Тебе же все равно, что в землю забивать? Забирай.

Я согласился и на колосники. Правда, неудобно было такую тяжесть разносить по площадке. Но здоровьем Бог не обидел, решил, что справлюсь…

Кузнец вышел из мастерской, прислонился к стене, достал папиросы, чиркнул спичкой, закурил.

Когда я вышел с колосниками, он поинтересовался:

–Далеко нести?

Я ответил. Потом, движимый любопытством, поинтересовался у кузнеца, что раньше здесь размещалось. Он охотно рассказал, что до революции эти здания были барским конным двором. После революции усадьба была отведена под какие-то закрытые военные склады и мастерские. Может, это были склады НКВД . Забор стоял высоченный, вышки с часовыми, собаки, и машины с грузами под брезентовыми чехлами каждый день сюда приезжали.

–Я мальчишка тогда был, не помню, но говорят трубы здесь дымили день и ночь… А охрана и химики жили в барском доме.

–Химики?

–Ну да, химики. Они какие-то секретные опыты проводили, а здесь в конюшнях у них была лабола… лабото..

Кузнец так и не выговорил трудное слово и продолжал:

–Ну, в общем, химичили здесь, что-то производили. А жили в барском доме. Сейчас там только фундамент остался и пара кедров. Видал, наверное?

Я подтвердил, что видел кедры.

–Вот-вот, там и жили. Мать моя вспоминала, что в тридцать восьмом году их всех увезли и, вроде бы, расстреляли.

–Что же они делали?

–А кто их знает? Говорили, что соляную кислоту сюда сотнями литров завозили. Не знаешь, что из соляной кислоты можно делать? Нет? Еще после войны здесь много бутылей стеклянных валялось. Потом их все растащили. А на складах шлак хранился. Не знаю, верить, или нет?

–Шлак? Для чего?– удивился я.

–Не знаю. Говорят, что этот шлак привозили в опечатанных ящиках. Очень много ящиков здесь хранилось. Перед приходом немцев отсюда день и ночь все вывозили. Один ящик разбили в торопях… Наши деревенские видели, так говорили потом, что шлак был завернут в парафиновую бумагу. Охрана заставила этот шлак по крупицам собирать… Как немцы пришли в сорок первом, так месяца четыре до самого отступления все что-то здесь искали…

Про шлак я не поверил. Решил, что ошибается кузнец. Может быть, руда какая-нибудь сюда завозилась? Урановая? Дальше моя фантазия ничего мне не подсказала.

Потом кузнец рассказал и про колосники. В прошлом году разобрали старые печи, которые стояли в мастерских для обогрева. В двух печах колосники, как и положено, были чугунные, в другой вот эти, из нержавейки…

Но я и здесь стал сомневаться. Казалось мне, что эти стержни должны быть частью какого-то замысловатого химического агрегата.Или электрического, что-то вроде катодов-анодов. Может быть потом, после разгрома лаборатории, их нашли и приспособили в печь. Но спорить не стал.

Поговорили мы еще немного и на этом расстались. Взял я штук пять этих колосников и понес на площадку – больше не смог унести. Потом еще раза три-четыре приходил и забрал последние. Забил в землю, выполнил съемку, вычертил план и выкинул из памяти этот объект.

Года через три-четыре я ушел в другую организацию. Снова объекты, поездки, поощрения и выговоры. Потом вернулся на стройку, но долго там не проработал – потянуло в поля, в командировки, и я ушел в изыскательскую организацию. Тут и мутная волна перестройки накрыла страну. Годы отечественного лихолетья, безработица, унизительная

нищета, потом снова работа, но уже другими приборами, другой дух взаимоотношений. Надломилось что-то в нации. Народ пришел в геодезию эгоистичный, ненадежный, мелкий духом и поступками. Раньше в наших производственных отношениях господствовал принцип: научился сам, научи товарища. И мы, осваивая новую технику и методы работы, бескорыстно делились своими знаниями с коллегами. Сейчас же поколение Пепси хрен чем поделится с тобой. Выучили сопляка в ВУЗе как работать с программой, предположим, Автокад, или с прибором GPS, научили тыкать пальцем в клавишу, и он уже мнит себя офигенным специалистом. И как Кощей свою смерть, таит эти знания от всего мира. Обгадится по самую шею, но ни за что не поделится с тобой даже самой ничтожной информацией. И так во всем. Помню, приехали мы в Уренгой с новыми электронными тахеометрами, а у них меню на английском языке. Разобраться не так уж и сложно, но нет ни инструкций, ни словаря, да и время поджимало – некогда было вникать в технику. Наступала весна, наст в тундре мог просесть, а это значило, что объект мы выполнить в срок не успеем.

Мальчишка, которого в отделе научили работать на этих приборах стал в позу, не хотел открывать мне, старому полевику, лингвистических тонкостей английских технических терминов. И даже выдал стандартную фразу всех пепсиноидов: это твои проблемы! Не помогли уговоры и слова о профессиональной чести. Это для старших поколений профессиональная честь что-то значит, а для этих сопляков все эти малоосязаемые вещи тьфу и растереть. Чтобы он осознал, что и у него есть некоторые обязанности перед коллективом, пришлось прибегнуть к старым испытанным способам – пришлось рукоприложиться. Стал он как шелковый и вмиг обрел правильные ориентиры. Но неприятный осадок у меня все равно остался. Противно стало работать с таким народом. Скрипел зубами и работал еще несколько лет, превозмогая свое душевное отвращение. Тут и пенсия подошла.

…Сон как рукой сняло. Вспомнились мне и эти стержни. Цвет из-за наросшего на них шлака нельзя было разобрать, но когда я их забивал в землю, то торцы под ударами очищались, и я отчетливо вспомнил красивый серебристый цвет. Стержни были так тверды, что не развальцовывались под ударами топора. А я по своему многолетнему геодезическому опыту знаю, что верхние торцы арматуры, труб и железных прутков, а так же труб из нержавейки, когда их забиваешь в землю, после нескольких ударов начинают плющится и оплывать по краям Из-за своей мягкости. А колосники не оплывали… Все сходится к тому, что были они из очень твердого металла … Платиновые?.. Какая, к лешему, нержавейка?

Спать я уже не мог. Всю ночь ворочался и старался вспомнить этот объект и какие-нибудь новые подробности… Ничего не вспомнил.

Утром снова начал гуглить. Посмотрел статьи по платине – подходила и она, поскольку имела серо-стальной цвет и была столь же твердой и тяжелой.

Несколько поразмыслив, я пришел к выводу, что стержни были родиевые. И вот, в силу каких причин: родий немного тяжелее железа… Вспомнилось мне как в тумане, что стержни эти, когда я их брал в руки, были непривычно тяжелыми. Во всяком случае, тяжелее железных. Но платина почти в два раза тяжелее родия. Следовательно, если бы они были сделаны из платины, то тяжесть эта была бы совсем неподъемной. Тут бы любой человек почувствовал бы некое подозрение. В то время я не имел жизненного опыта, никогда не держал ни платины, ни золота в руках, поэтому отнесся к тяжелым стержням довольно легкомысленно, как и любой малосведующий человек. Но ведь и у кузнеца эти стержни не вызвали ни интереса, ни любопытства… Так-так… Делаем выводы из сего случая, что вес этих стержней не являлся слишком большим. Точно, были они из родия! Тут вспомнились мне и слова кузнеца про шлак. Стал искать. И вот что нашел: