Рассказы. Митря Кокор. Восстание
Шрифт:
От хлеботорговца Григоре кинулся за советом и помощью прямо к Думеску, но не сумел его повидать, так как тот был на важном совещании. Пришлось оставить записку с приглашением на ужин. Правда, Григоре знал, что Думеску обсуждает серьезные вопросы только в своем кабинете, но надеялся, что за столом ему удастся хотя бы подготовить почву. С этой же целью он захватил с собой и Балоляну. Лишь теперь, когда было уже поздно, он понял, что весь план, представлявшийся ему весьма хитроумным, по сути дела, просто ребяческая глупость. Правильнее всего было бы подождать до следующего дня, поужинать с молодым трансильванцем и теперь спокойно спать, а не мучиться бессонницей.
Попрощавшись с Титу Херделей, Григоре вошел в свою комнату, сразу же встретился глазами со взглядом Надины с портрета и разозлился. Вспомнил, что из-за нее (раньше он бы сказал «из-за любви к ней») он взял ссуду в Румынском банке,
С Надиной Мирон Юга познакомился в то время, когда Григоре находился в Берлине. Ее отец Тудор Ионеску еще раньше купил у Теофила, брата Мирона, два поместья — Бабароагу и Леспезь, по соседству с Амарой. Новый помещик сразу же после подписания купчей заехал к Мирону Юге и учтиво попросил у него совета, как лучше хозяйничать на приобретенной земле. В действительности же визит был простым предлогом для знакомства. Тудору Ионеску и в голову не приходило утруждать себя обработкой своих поместий. Еще до того, как окончательно оформить покупку, он подыскал арендатора и сговорился о сумме, которую тот будет ему выплачивать.
Позже Мирон Юга узнал, что Ионеску — разбогатевший выскочка, приехавший в Бухарест сравнительно недавно и купивший там несколько доходных домов. С тех пор как были проданы поместья, прошло уже лет двадцать. А несколько лет тому назад, как-то на пасху, сосед снова навестил Югу, на этот раз вместе с сыном и дочерью — Гогу и Надиной. Между братом и сестрой была большая разница в возрасте — Гогу перевалило за сорок, а Надине еще не исполнилось и двадцати. Тудор Ионеску рассказал Мирону Юге, что был женат три раза, Гогу — плод первого брака, а Надина — третьего. Так как он сменил сейчас арендатора, то привез обоих, чтобы показать им поместья, тем более что вскоре они перейдут в их владение. Бабароага будет принадлежать Надине, а Леспезь — Гогу. Как только они обзаведутся семьями, он отдаст им поместья и по одному дому в Бухаресте. Все остальное тоже будет принадлежать детям — каждому достанется его доля, но лишь после смерти отца. «Долго ждать им не придется, мне ведь уже перевалило за семьдесят, — пояснил Ионеску, спокойно улыбаясь. — Не хочется только умирать, пока дети не совьют своего гнездышка». Особенно тревожил старика Гогу. Слишком уж часто отказывался тот жениться и теперь превратился в старого холостяка. О судьбе Надины беспокоиться, конечно, нечего — такая в девушках не засидится, от женихов отбоя не будет. Мирон Юга взглянул внимательнее на девушку и подтвердил, что так оно и есть. В следующие три месяца, пока Григоре еще жил в Германии, старый Юга часто возвращался мыслями к Надине, будущей хозяйке поместья Бабароага… Распыление дедовских земель глубоко его огорчало, и он с радостью бы их скупил, но Теофил требовал тогда наличных денег. Ну что ж, если ему не удастся осуществить свою мечту и объединить родовые земли семьи Юги, то на смертном одре он завещает это Григоре…
Тогда Григоре было двадцать четыре года. Он поехал в Германию, чтобы специализироваться в вопросах сельского хозяйства, хотя в Бухаресте закончил юридический факультет, правда, не намереваясь заниматься адвокатской практикой, а лишь желая получить высшее образование. Поехал он на три года, но через год умерла мать, и отец попросил его вернуться домой, плюнув на всю эту ненужную науку. С неимоверным трудом удалось сыну выпросить позволение провести в Германии еще год.
Из-за границы Григоре привез уйму смелых планов и бесспорных решений самых сложных проблем. Старик внимательно выслушал его, ни разу не вспылив, как опасался Григоре. Он, по-видимому, считал, что подобные великодушные порывы свойственны молодости и мальчик опомнится, как только столкнется вплотную с трудностями жизни. Вместо того чтобы опровергать «теории» сына, он как-то заметил Григоре, что был бы рад, если бы тому понравилась дочь Тудора Ионеску. Григоре сразу же понял, что именно обрадовало бы отца, и заявил, что в выборе спутницы жизни он не может руководствоваться утопиями, ибо прошлое не возвращается, как бы мы этого ни хотели.
— Ты только посмотри на девушку, а утопии я возьму на себя, — иронически усмехнулся отец.
Когда Григоре увидел Надину, он действительно забыл обо всем на свете и с тех пор мог думать только о ней. Месяц, предшествовавший свадьбе, и последующие три, когда они путешествовали по Греции, Италии и Испании, принесли ему величайшее счастье. Тогда Надина действительно была его женой, принадлежала ему, и только ему. Он мечтал, чтобы так было всегда: чтобы в ее душе и мыслях не существовал никто, кроме него. Григоре терзала ревность, тем более мучительная, что он стыдился в ней признаться. Он пытался соблазнить Надину жизнью в поместье отнюдь не ради того, чтобы она привязалась к земле, а лишь стремясь уберечь молодую жену от соблазнов большого города. Его любовь выдержала четыре года терзаний, пока он не смирился с утратой своих сокровенных надежд. Он даже согласился, чтобы его Надина вновь поехала за границу, на этот раз одна! А за те три месяца, что прошли со дня ее отъезда, он получил от нее ровно три письма, и во всех трех она только и делала, что просила денег…
Ночник отбрасывал неподвижные тени, с которых Григоре не сводил глаз, словно с застывших воспоминаний. Изредка он искоса поглядывал на жену, которая улыбалась из рамы, весьма довольная своей собственной персоной.
— Который может быть час?.. Два!.. — горестно вздохнул он. — В девять утра у меня встреча с Думеску, а я не сплю и мечтаю о Надине! Ну и идиот же я, господи боже!
На второй день Григоре удалось до обеда благополучно закончить все дела (Думеску оказался, как всегда, очень любезным — учел вексель хлеботорговца и вычел в счет погашения долга не больше, чем ему предложил сам Григоре). Затем Юга зашел к своему лучшему другу Виктору Пределяну и остался там обедать. В семье Пределяну он чувствовал себя как дома.
Сейчас он радовался тому, что избавился от забот, которые прошлой ночью приняли в его воображении катастрофические размеры. Бессонница мучительна не только тем, что сокращает часы отдыха, но главным образом тем, что порождает мрачные мысли, опутывающие жертву сетью липких щупалец. Вспомнив сейчас, в сердечной обстановке дома Пределяну, как его мучили ночью кошмары, Григоре улыбнулся про себя, но довольно печально. Он знал за собой эту слабость — вечно колебаться и терзать свою душу, — слабость, мешавшую ему действовать в жизни уверенно, как его отец или хотя бы Пределяну.
Лишь около пяти, возвращаясь домой, он вспомнил, что приглашал к себе на три часа молодого трансильванца. Где его сейчас разыскать? Григоре стало совестно, что он обидел человека, который, быть может, проникся к нему доверием. Он приказал слугам, если Титу снова появится, обязательно задержать юношу до возвращения хозяина или, по крайней мере, узнать его адрес.
Потом он зашел к своей тете Мариуке, вдове генерала Константинеску. Та ни за что бы не простила племяннику, если бы узнала, что он в Бухаресте и даже не навестил ее. Мариука Константинеску, женщина необычайно добрая, гостеприимная и веселая, была в курсе любовных и офицерских сплетен всей Румынии. В студенческие годы Григоре жил у нее, а старый Юга и теперь останавливался у сестры, когда приезжал в Бухарест. Так как Григоре отказался от ужина, тетушка заставила его дать честное слово, что утром он зайдет к ней позавтракать, они будут одни, и она ему расскажет целую кучу весьма важных новостей.
На следующий день, в воскресенье, Григоре встал позже. Он торопливо собрался и уже у калитки встретился с Титу Херделей, который после тревожной ночи пришел, чтобы снова попытать счастья. Они условились встретиться сразу же после обеда и так и сделали, к великому сожалению тети Мариуки, которая не успела выложить племяннику и четвертой части того, что считала необходимым рассказать. Чтобы загладить свою вину за вчерашнюю забывчивость, Григоре просидел с Титу до самого вечера, пригласил его на второй день пообедать в семье Пределяну (он условился с ними об этом, когда возвращался от тети), заверил, что зайдет к Балоляну и выяснит, предпринял ли тот что-либо в редакции «Универсула», а самое главное — предложил Титу погостить у него в имении недели две-три, сколько тот сам пожелает, пока не наладятся его дела в Бухаресте, чтобы не проживать здесь попусту деньги…