Рассказы. Стихотворения
Шрифт:
— Такая идет молва среди его бывших слуг.
— А ты что, пойдешь к нему опять служить, когда он вернется?
— Ну, конечно, сахиб. Это был добрый хозяин, и слугам у него жилось хорошо.
— Ты прав. Вот что, я очень устал, но завтра я поеду охотиться на оленей. Дай-ка мне мое ружьецо, то, с которым я на черного оленя хожу; там оно, в ящике.
Слуга наклонился над ящиком, достал оттуда стволы, ложе и замок и передал Стрикленду, который стал собирать ружье, меланхолически при этом зевая. Потом он потянулся
— Так, выходит, Имрей-сахиб уехал в Европу тайком! Очень это странно, Бахадур Хан, не правда ли?
— Что я могу знать о путях белых людей, Сын Неба?
— Разумеется, очень мало. Но сейчас ты узнаешь больше. Мне довелось проведать, что Имрей-сахиб вернулся из своих далеких странствий и даже что сейчас вот он лежит здесь, за стеной, и ждет своего слугу.
— Сахиб!
Свет лампы скользнул по стволам ружья, наставленного на- широкую грудь Бахадур Хана.
— Поди посмотри! — сказал Стрикленд. — Лампу возьми. Твой господин устал и ждет тебя. Ступай!
Слуга взял лампу и направился в столовую. Стрикленд пошел за ним, почти подталкивая его дулом ружья. Несколько мгновений тот смотрел на зияющую наверху черноту, на извивающуюся под ногами змею; когда же наконец взгляд его упал на то, что лежало на столе, лицо его омрачилось.
— Ну как, видел? — спросил Стрикленд после минутного молчания.
— Да, видел. Я только комок глины в руках у белого человека. Что ваша милость собирается сделать?
— Повесить тебя до конца месяца. А что же еще?
— За то, что я его убил? Погоди, сахиб, выслушай меня. Однажды, когда он проходил среди нас, его слуг, он взглянул на моего ребенка, на четырехлетнего. Он околдовал его, и через десять дней мальчик мой умер от лихорадки!
— Что же такое сказал Имрей-сахиб!
— Он сказал: «Какой красивый мальчик» — и похлопал его по головке. От этого ребенок и умер. Вот почему я убил Имрея-сахиба; это было в сумерках; он вернулся со службы и спал. Потом я положил его на балку крыши и натянул парусину. Сыну Неба все известно. Я слуга Сына Неба.
Стрикленд взглянул на меня поверх ружья и на местном языке сказал:
— Ты подтвердишь, что слышал его слова? Убил он.
Единственная лампа освещала пепельно-серое лицо Бахадур Хана. Он очень быстро сообразил, что должен найти себе оправдание.
— Я попался в ловушку, — сказал он, — но вина его. Это он сглазил моего мальчика, и тогда я убил его и спрятал. Только те, у кого в услужении дьяволы, — он покосился на Тьетьенс, невозмутимо лежавшую перед ним, — только те могли узнать, что я сделал.
— Ты это не худо все придумал. Ты, видно, его веревкой к балке привязал. Ну так вот, теперь тебе самому придется на веревке висеть. Так оно всегда и бывает!
По вызову Стрикленда явился заспанный полицейский.
— Отведите его в участок, — распорядился Стрикленд. — Надо завести дело.
— Так, выходит, меня повесят? — спросил Бахадур Хан, не пытаясь бежать и уставившись глазами в пол.
— Да, если солнце будет светить, а вода течь, тебя повесят! — сказал Стрикленд.
Бахадур Хан сделал большой шаг назад, весь как-то затрепетал и больше не сдвинулся с места. Полицейские стали ждать дальнейших распоряжений.
— Можете идти, — сказал Стрикленд.
— Не трудитесь, я очень быстро уйду отсюда, — сказал Бахадур Хан. — Глядите! Я уже умер.
Он поднял ногу: к мизинцу присосалась голова полумертвой змеи, недвижной и точно застывшей в агонии.
— Я из рода землевладельцев, — сказал Бахадур Хан шатаясь. — Публичная казнь была бы для меня позором — вот почему я так поступил. Не беспокойтесь, рубашки сахиба все сосчитаны, а на умывальнике лежит запасной кусок мыла. Мальчика моего сглазили, и я убил колдуна. Зачем вам понадобилось непременно меня вешать? Честь моя спасена, и… и… я умираю.
Не прошло и часа, как он умер, как умирают те, кого укусила маленькая коричневая карайт, и полицейские унесли и его, и то, что было спрятано под скатертью, каждого — куда следовало. Все это было необходимо сделать, чтобы пролить свет на исчезновение Имрея.
— И это называется девятнадцатый век, — очень спокойно сказал Стрикленд, залезая в постель, — Вы слышали, что он сказал?
— Да, слышал, — ответил я, — Имрей совершил ошибку.
— Только оттого, что он не знал восточных нравов и оттого, что именно в это время вспыхнула тропическая лихорадка. Бахадур Хан прослужил у него четыре года.
Я вздрогнул. Мой собственный слуга прослужил у меня ровно столько же. Когда я пришел к себе в комнату, оказалось, что он дожидается, чтобы стащить с меня сапоги, невозмутимый и словно изваянный из меди.
— Что случилось с Бахадур Ханом? — спросил я.
— Его укусила змея, и он умер. Все остальное сахиб знает, — ответил он.
— А ты-то что об этом знаешь?
— Не больше, чем можно узнать от Того, кто пришел в сумерки искать отмщения. Ну-ка, сахиб, дайте я с вас сниму сапоги.
В изнеможении я повалился на постель и стал уже засыпать, как вдруг услышал крик Стрикленда, донесшийся из другой половины дома:
— Тьетьенс пришла на место!
Она действительно пришла. Огромная борзая величественно возлежала на собственной кровати, на собственном одеяле, в то время как в соседней комнате, волоча концы по столу, лениво колыхалась измятая парусина, которая теперь уже ни на что не годилась.
Моти-Гадж, мятежник