Рассказы
Шрифт:
— Что-то меня развезло… — Я резко сел на пол в коридоре. Посидев секунду-другую, я вытащил из кармана телефон и протянул его Кэмпбеллу. — Вы не могли бы вызвать такси?
— Да, конечно.
Он взял телефон, а я обхватил голову руками. Прежде чем он успел набрать номер, я начал постанывать. Наступила долгая пауза — вероятно, Кэмпбелл взвешивал альтернативы, — и наконец он сказал:
— Если хотите, можете переночевать здесь на кушетке. — Я испытал к нему искреннюю симпатию; если бы какой-нибудь едва знакомый тип выкинул такой номер со мной, то я как минимум заставил бы его пообещать, что он оплатит счет из химчистки, если его вывернет на ковер посреди ночи.
Посреди ночи я действительно посетил ванную, но постарался
Я проснулся вскоре после рассвета, но такое раннее для жертвы Бахуса пробуждение не подвергало риску мою легенду: Кэмпбелл оставил занавески открытыми, и солнце всей утренней мощью ударило мне в лицо, приведя к явно преднамеренному результату. Около десяти минут я бродил на цыпочках по дому, не желая казаться слишком организованным на случай, если кто-нибудь прислушивался, затем оставил кое-как нацарапанную записку с благодарностью и извинениями на журнальном столике у кушетки, вышел из дома и направился к остановке канатной дороги.
Спустившись в город, я устроился в кафе напротив туристического общежития и связался с передатчиком, который, в свою очередь, успешно связался с полимерным жучком на лэптопе. Когда полдень наступил и прошел, а Кэмпбелл в сети не появился, я послал сообщение Кейт о том, что застрял в банке еще минимум на следующий день.
Я убивал время, просматривая новости и покупая безбожно дорогие бутерброды, половина других посетителей кафе делала то же самое. Наконец, чуть позже трех часов, Кэмпбелл запустил лэптоп.
Жучок не мог читать его жесткий диск, но мог улавливать токи, текущие как к клавиатуре и дисплею, так и в обратном направлении, позволяя отслеживать все, что он печатал и видел. Перехватить его пароль было легко. Еще лучше, что, включив компьютер, он приступил к редактированию одного из своих файлов, расширяя программу поиска на новый класс моделей. Поскольку он прокручивал текст назад и вперед, уже вскоре перехваченные жучком копии экрана охватили все содержимое файла, над которым он работал.
Он трудился более двух часов, отлаживая написанную программу, а потом запустил ее. Этот скрипучий компьютер из двадцатого столетия, который по возрасту был старше наших поисков дефекта по всему Интернету, уже имел на своем счету одно прямое попадание на «той стороне», и мне оставалось лишь надеяться, что все эти новые классы моделей окажутся несовместимы с успешными моделями, которые Кэмпбелл обнаружил несколько дней назад.
Чуть позже инфракрасный датчик жучка сообщил мне, что Кэмпбелл вышел из комнаты. Жучок мог индуцировать токи в контактах клавиатуры, и я имел возможность печатать на его компьютере, словно сам за ним сидел. Я открыл окно нового процесса. Лэптоп вообще не имел связи с Интернетом, кроме как через мой жучок, но мне хватило всего пятнадцати минут, чтобы вывести на дисплей и сохранить все, что в нем было важного: несколько библиотек и заголовочных файлов, от которых зависела главная программа, и файлы регистрации данных, где были перечислены все уже выполненные поиски. Не составило бы труда взломать операционную систему и сделать так, чтобы испортить все будущие поиски, но я решил подождать, пока не разберусь во всей ситуации как следует. Даже вернувшись в Сидней, я буду в состоянии подсматривать всякий раз, когда лэптоп будет включен,
Когда настал вечер, а никаких срочных дел не осталось, я не стал звонить Кейт — пусть она лучше думает, что я до сих пор вкалываю в компьютерном зале без окон. Я ушел из кафе и улегся на кровати в общежитии. В комнате было пусто, все соседи ушли в город.
Я позвонил Элисон в Цюрих и ввел ее в курс дела. Во время разговора я слышал, как ее муж Филипп пытался успокоить Лауру в другой комнате, баюкая вопящую дочку.
Новости Элисон заинтриговали:
— Теория Кэмпбелла не может быть идеальной, но, видимо, близка к истине. Возможно, мы сумеем найти способ заставить ее соответствовать динамике, которую мы наблюдали.
Все десять лет с тех пор, как мы наткнулись на дефект, наша работа оставалась удручающе эмпирической: мы делали вычисления и наблюдали, какой эффект они производят. Мы никогда даже близко не подходили к обнаружению фундаментальных принципов.
— Как думаешь, Сэм знает все это? — спросила она.
— Понятия не имею. Если и так, то вряд ли нам признается. Хотя именно Сэм дал нам в Шанхае отведать вкус математики «той стороны», но, по сути, это была лишь демонстрация, чтобы мы осознали: то, что мы пытались уничтожить своим «Сияющим», было цивилизацией, а не пустырем. После того почти катастрофического первого контакта он работал над установлением связи с нами, изучал наши языки и радостно выслушивал все, что мы добровольно рассказывали ему о нашем мире, однако ответной откровенности мы не дождались. Мы почти ничего не знали об их физике, астрономии, биологии, истории или культуре. То, что там обитали живые существа, занимающие то же пространство, что и Земля, предполагало: обе наши вселенные каким-то образом тесно связаны, несмотря на их взаимную невидимость. Но Сэм намекнул, что на его стороне границы жизнь есть гораздо более распространенное явление, чем у нас. Когда я сказал ему, что мы, скорее всего, одиноки, а уж в Солнечной системе и подавно, он стал называть нашу Вселенную «Скудоземье».
— В любом случае, я считаю, что мы должны об этом помалкивать, — сказала Элисон. — В нашем договоре сказано: мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы справиться с нарушениями границы, о которых сообщит нам «другая сторона». Мы это делаем. Но мы не обязаны раскрывать детали того, чем занимается Кэмпбелл.
— Правильно.
Я все же не был полностью согласен с её позицией. Несмотря на отношение к нам Сэма и его коллег (а они исходили из предположения, что все, сказанное нам, может быть использовано против них), я всегда задавался вопросом, нельзя ли совершить какой-нибудь жест доброй воли, найти способ завоевать их доверие. И после разговора с Кэмпбеллом я лелеял слабую надежду, что его открытие могло бы дать нам возможность раз и навсегда доказать — наши намерения благородны.
— Бруно, — сказала Элисон, поняв мое настроение, — они не дали нам ничего. Шанхай может служить некоторым оправданием их осторожности, но после него мы знаем, что они могут отмахнуться от «Сияющего», как от комара. У них достаточно вычислительных ресурсов, чтобы сокрушить нас мгновенно… а они продолжают цепляться за каждое стратегическое преимущество, которое могут получить. Не ответить тем же глупо и безответственно.
— Значит, ты хочешь, чтобы мы держались за это секретное оружие? — У меня начала сильно болеть голова. Обычно я справлялся с этой сюрреалистической ответственностью, которая свалилась на нас троих, просто делая вид, будто ее не существует; необходимость же постоянно думать об этом три дня подряд вымотала меня больше, чем за все предыдущие десять лет. — К этому все свелось? К нашей версии «холодной войны»? Тогда почему бы тебе не пойти в понедельник в штаб НАТО и не выложить все, что мы знаем?